Николь вздохнула. Как все-таки противоречива жизнь! И почему, когда любишь, все время наталкиваешься на препятствия? Она вспомнила замечательные розы, подаренные Антуаном. Роза — это символ любви. Но роз без шипов не бывает…
Справа мелькнули футуристические бетонные вышки городского аэропорта, расположенного в пригороде Бордо — Мериньяке. Как же быстро пролетело время в пути! Теперь от Антуана ее отделяли лишь считанные километры. Николь даже не заметила, как ее нога сильнее надавила на акселератор и машина точно на крыльях понеслась вперед.
Антуан, сидя в кабинете, просматривал деловые бумаги. В углу с кипой модных журналов на коленях пристроилась Ингрид. Лившийся из окна свет окружил золотистым сиянием ее волосы, и Антуан невольно подумал — как же фантастически красива она в профиль! Но почему, глядя на нее теперь, он больше не испытывает того безоглядного, сумасшедшего счастья, как когда-то в Гренландии?
— Ингрид, — тихо проронил он, — нам надо серьезно поговорить.
— Да, дорогой? — Она отложила в сторону журнал.
— Почему ты не хочешь иметь детей?
— Какая глупость, Антуан! — Ингрид звонко рассмеялась. — Почему ты решил, что я не хочу иметь детей?
Антуан крепко сжал подлокотники кресла.
— Но это же очевидно!
— Просто я не хочу заводить их прямо сейчас. Еще слишком рано. Но наступит момент, когда у нас будут дети. Много детей, Антуан! Я тебе обещаю.
— Когда же наступит этот момент? — выдохнул Антуан. — Я уже устал ждать, Ингрид. Я так мечтал о сыне… о дочери… о нормальной семье, где есть место и детскому смеху, и детским шалостям, первым детским словам и первым шагам. Но ничего этого нет!
— Как же ты мне нравишься таким — горячим, порывистым, нетерпеливым! — Ингрид вплотную приблизилась к нему. — Именно поэтому я тебя и полюбила. — Она положила руки ему на плечи, ее губы оказались в каких-то миллиметрах от его губ. — А дети… они у нас будут. Я обещаю. И мы могли бы заняться этим прямо сейчас… не откладывая.
От нее исходила такая волна чувственности, что Антуана невольно бросило в жар. Но он все же сумел совладать с собой.
— Ингрид, — тихо, но настойчиво проговорил он, — я всякий раз слышу это от тебя — «потом», «когда-нибудь», «не сейчас». Но когда?! Когда ты скажешь мне, что готова родить мне ребенка, и когда, наконец, это случится?
— Чтобы это случилось, мы должны любить друг друга. Я хочу быть твоей, Антуан. Возьми меня… возьми меня прямо сейчас!
— Что ты делаешь?! Сюда в любой момент могут войти. Что подумают наши сотрудники?!
Словно кошка Ингрид скользнула к двери и защелкнула замок. Вернувшись назад к мужу, она посмотрела на него блестящими от желания глазами.
— Ну вот, теперь нам никто не помешает!
Ее пальцы легли на его плечи, она притягивала его к себе, дрожа от возбуждения, и Антуан чувствовал, что у него остается все меньше и меньше сил сопротивляться этому колдовскому напору неприкрытой чувственности.
— Ингрид, — с трудом выдавил Антуан, — так ты родишь мне ребенка?
— Да… да… — Ее руки страстно обвились вокруг него и не отпускали.
— Но когда? Ты столько раз обещала… Я хочу точно знать: когда?
Глаза Ингрид потемнели:
— Господи, Антуан, ну почему ты хочешь выяснить это сейчас, в эту минуту?!
— Потому что это важно для меня!
— Важнее даже, чем моя любовь? — Ее дыхание стало прерывистым.
— Ингрид, — глядя ей в глаза, тихо промолвил Антуан, — иметь ребенка моя самая заветная мечта. И я хочу знать когда…
В дверь громко постучали.
— Не надо открывать! — страстно прошептала Ингрид.
Стук возобновился — еще более громкий, еще более настойчивый.
— Не подходи к двери, прошу тебя! — выдохнула Ингрид.
— Хозяин! — раздался из-за двери голос Жерома. — Извините, что беспокою вас, но дело неотложное.
— Что случилось, Жером? — бросил Антуан.
— Привезли трюфели.
Ингрид посмотрела на мужа.
— Ничего не поделаешь, дорогая, — развел руками Антуан, — придется открыть.
— Проклятые трюфели! — с кривой улыбкой выдавила Ингрид.
— Ничего не поделаешь, — повторил Антуан. — Я сам ввел такое правило: все трюфели, которые прибывают в наш ресторан, осматриваю и оплачиваю я сам и не считаю возможным его менять. В конце концов, трюфели — самое дорогое, что у нас есть, и от них зависит буквально все.
Антуан подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла Николь с корзиночкой трюфелей. Заметив в глубине кабинета Ингрид, она явно смутилась.
— Проходи, Николь. Мы тут обсуждали кое-что, — пригласил ее Антуан и запоздалым жестом поправил галстук, немного съехавший в сторону, когда Ингрид страстно прижималась к нему.
— Дядюшка Бено снова приболел, и мне пришлось приехать вместо него, — потупив глаза, произнесла Николь. Присутствие Ингрид заметно сковывало ее. — Вот. — Она поставила перед ним корзиночку с грибами.
— Извини, что разочаровала тебя, — язвительно заметила Ингрид мужу. — Конечно, куда мне до трюфелей! — И она царственной походкой выплыла из кабинета.
Антуан нахмурился. Он уже разгадал тактику Ингрид: сначала пообещать ему ребенка, потом — соблазнить и погрузить его в пучину чувственных наслаждений и, наконец, забыть о своем обещании. Ингрид обманщица. Он знал теперь цену и ее словам, и ее поступкам. Он так устал от лжи собственной супруги!
— Я пришла не вовремя? — по-прежнему не поднимая глаз, промолвила Николь.
— Вернее, это я когда-то поспешил и принял самое важное решение в своей жизни, — произнес Антуан. — Что, дядюшка Бено совсем плох? Случилось что-то серьезное?
— Да, ничего хорошего, — без улыбки ответила Николь. — Поясницу застудил. За руль ему садиться нельзя. Хотя я надеюсь, что к концу недели ему станет лучше. Правда, дядюшка попытался доказать мне, что это просто наступила старость, но я, честно говоря, подняла его на смех.
— И правильно сделала, — решительно сказал Антуан. — Такому «старику», как дядюшка Бено, можно только позавидовать. Никому из молодых за ним не угнаться. Хотя, — его глаза лукаво блеснули, — если бы он сейчас не заболел, то я бы не увидел тебя, верно?
— Верно. Мы же договорились, что я в Бордо приезжать больше не буду. Но тут такой случай… И все же, когда я увидела мадам, мне стало нехорошо. — Николь смутилась.
— Ах, Николь-Николь… — Антуан порывисто встал из-за стола и подошел к ней. Он почувствовал, как неистово забилось его сердце, зашумело в ушах, и… привлек ее к себе. Она не сопротивлялась. — Я люблю тебя… Я люблю тебя, — повторял он с нежностью, прижимая ее к себе, чувствуя напряжение ее тела, дрожь ее пальцев на своей спине.
— Я тоже люблю тебя, — услышал он в ответ. И эти ее слова были самой желанной, самой драгоценной наградой.
В дверь постучали. Антуан и Николь на мгновение окаменели, а затем отпрянули друг от друга.
— Войдите, — сказал Антуан хриплым, каким-то не своим голосом, автоматически поправляя галстук.
В дверь просунулась голова Жерома.
— Прошу извинить меня, хозяин, что снова беспокою вас, но в ресторане случилось чрезвычайное происшествие, которое требует вашего немедленного присутствия.
— Моего личного присутствия? — недовольно переспросил Антуан. — А что, собственно, произошло?
— Один посетитель облил другого пивом.
— И ты хочешь, чтобы этим занимался я? — В голосе Антуана прорезалась язвительность, — Что, больше некому с этим справиться?
— Боюсь, что нет, патрон, — вздохнул Жером. — Дело в том, что пострадавший актер Венсан Шардонне, лауреат Каннского фестиваля. А облил его пивом не кто иной, как звезда футбольного клуба «Бордо» Доминик Буйабез.
— Обладатель Кубка европейских чемпионов?!
— Да, того самого, что разыгрывали в прошлом году у нас в Бордо.
— А отчего Буйабез вдруг накинулся на Шардонне?
— Дело в том, что Шардонне пришел в ресторан со своей новой подругой, моделью Моник Лафайетт.