– Кто говорит об отношениях? – возразила Мами́, будто это совсем не то, что она замыслила. – Я просто думаю, что тебе не помешала бы компания кого-то твоего возраста.
– Сэл моего возраста, – заметил я, лишь бы поддразнить ее.
– И, если бы ты на самом деле проводил с ним время, может, я бы так и не волновалась.
– Мы достаточно много времени проводим вместе. Он говорит мне, что хочет поесть, а я говорю ему не оставлять обувь у бассейна.
Сколько раз я спотыкался об эти его чертовы фиолетовые сабо… Я уже был готов бросить их ему в голову, если это повторится.
– О, ну конечно, весьма глубокие разговоры. – Она фыркнула, затем протерла столешницу, будто пытаясь отчистить ее. Мое рабочее место было безупречным. – Эмма другая.
Неужто.
– Возможно, ты смог бы найти с ней связь.
– Найти связь?
– Да, связь, – хмыкнула Мами́. – Она тоже немного потерялась в жизни.
– Мами́… – Я устало провел рукой по лицу. – Я не немного потерялся в жизни. Я… – Разбит. Я закрыл рот и схватил коробку яиц и миску. – Я не тот человек, которым был. Его просто… больше нет. А тот, кто остался на его месте, не самый лучший вариант для разумной женщины.
Яйцо ударилось о стенку миски, и я осторожно открыл его, сосредоточившись на отделении бледного белка от темно-золотистого желтка.
– Головные боли, разочарование, ярость, апатия. Я пытаюсь контролировать все это, но оно все равно со мной. Не подталкивай ее ко мне. Она заслуживает больше, чем я когда-либо смогу ей дать, Мами́.
Я не видел, как бабушка шевельнулась, но внезапно ее хрупкие руки обвились вокруг моей талии. Она обняла меня сзади, уперев голову в мою спину.
– Титу́. Мой ангел.
Я закрыл глаза, чувствуя себя ужасно близко к тому, чтобы расплакаться. Я не плачу. Даже когда мне сказали, что с хоккеем покончено, я не проронил ни слезинки. Но я нуждался в том, чтобы она поняла.
– Я потерял все, что хоть что-то значило для меня.
Мами́ удивительно сильно и яростно стиснула меня в объятиях.
– Ты здесь. И ты жив. – Она отпрянула и посмотрела на меня сердитым взглядом. – Может, сейчас ты ощущаешь пустоту. Но ты жив. И это все, что имеет значение.
В этом и состояла проблема. Я мог бы остаться в спорте, который любил всем сердцем. И рискнуть умереть. Я выбрал жизнь, но не ощущал ее. Тренировочный лагерь собирался стартовать через несколько недель. Это знание зияло черной дырой в моей груди.
Выдохнув, я разбил еще одно яйцо.
– Я здесь, – согласился я. – И этого пока должно быть достаточно.
Она что-то промычала, и звук вышел неприятно похожим на мои собственные уклончивые «хм-м».
– Я больше не буду на тебя давить, Титу́. Только имей в виду, что здесь теперь живет молодая женщина, которая тоже одинока и не уверена в жизни.
Как будто я мог об этом забыть.
Глава пятая
Эмма
После внезапного ухода Люсьена – то есть побега из-за стола – я провела остаток времени, ведя неловкие беседы с Амалией и Сэлом.
Ни один из них не извинился за Люсьена, но я и не ждала, что они это сделают. Очевидно, с ним что-то происходило. Не мне было это исправлять – или его самого. Однако это не остановило меня от желания узнать его. Это беспокоило.
Я совершила долгую прогулку по тропинкам, петлявшим через сады с видом на море. К тому времени как я закончила, солнце превратилось в жидкий огненный шар, тонувший в море цвета индиго. Я понаблюдала за закатом, обхватив себя руками, чтобы согреться, а затем направилась к себе.
Я сказала Амалии, что планирую остаться на ужин, а когда вернулась, обнаружила на плите форму для запекания с чем-то горячим, бутылку красного вина и хрустящий багет. В форме оказался умопомрачительно вкусный петух в вине[35], которым я наслаждалась перед камином, обмакивая куски хлеба в густой темный соус и потягивая ароматное каберне.
Одно было ясно: меня собирались избаловать вкусной едой. Я чуть не пропустила маленькую белую коробочку в холодильнике, заметила ее только тогда, когда пошла убрать остатки ужина. Заинтересовавшись, я вытащила коробку и развязала красную ленту, которая удерживала ее закрытой.
Внутри лежал золотисто-желтый пирог с заварным кремом, таким гладким и блестящим, что он сиял в кухонном свете, будто маленькое солнышко. В центре пирога находилось крошечное сердце из взбитых сливок с листиком розмарина, пронзившим нежную серединку.