Забравшись под одеяло, свернулась калачиком, закусила угол наволочки и принялась тихонечко выть в подушку. Я чувствовала себя маленькой, несчастной и совершенно беззащитной. А ведь еще несколько дней назад считала себя умной, проницательной и умудренной жизнью женщиной.
Абсолютный самообман! Мы видим лишь то, во что верим, верим лишь в то, что хотим видеть. А окружающие этим пользуются. И обманывают наше доверие.
Ведь Михаил даже мне не врал. Необходимости не возникало. Я сама за него придумала именно то, что ему и требовалось. Образ заботливого, чуткого, верного мужа. Ведь я в таком нуждалась. Вот и слепила идеал, так сказать, из подручного материала. Слепила и поверила, нисколько не заботясь, что мое видение Михаила не соответствует реальности. И еще, тупица законченная, на маму злилась. Такого хорошего человека, как Миша, отчего-то не принимает. А она его просто видела насквозь. У меня же любовь глаза застила, да и разум тоже.
Теперь вот пойди разберись, кого я любила, реального Мишу или того, которого придумала? Настоящий-то Михаил, такой, каким я его узнаю, не сильно мне симпатичен. Или раньше он был другим, а потом, под воздействием этой женщины, из него все и полезло. Никогда не подумала бы, что он столь слабохарактерный и легко чужому влиянию поддается.
Может, он ее сильно любит, а меня не очень любил? Или раньше любил, а теперь разлюбил и очень любит ее? Тошку он точно любит. Тут у меня никаких сомнений. Но и его он тоже оставил. Значит, новая любовь перевешивает.
Невыносимо об этом думать! Как представлю его с этой Снегурочкой, кровь закипает! Господи, что же мне теперь делать? Ненавижу его!
Вчера я мечтала и надеялась его вернуть. Теперь он мне больше не нужен.
Но я хотела обратно того, которого любила, пусть сама его целиком и придумала! Это его я сейчас оплакивала, из-за него меня трясет и крутит!
Даже Дуське звонить не хотелось. Совсем не хотелось. Ведь жалуешься-то и плачешься, когда есть надежда, что тебе помогут. Теперь мне никто не мог помочь, и отчаяние мое было безгранично.
Лежать я больше не могла. Резко вскочила. Надо что-то делать! Необходимо! Заметалась по комнате. За стеной вдруг захныкал Тошка. Голос его привел меня в чувство. На цыпочках прокралась в комнату. Зажгла ночничок. Склонилась над кроватью. Сын уже спокойно спал и даже улыбался во сне.
Как мне вдруг захотелось вернуться в детство! Уютное, беззаботное. Когда все за тебя решают любимые родители. Правда, тогда мне это страшно не нравилось. Я мечтала поскорее вырасти, стать взрослой и самостоятельной. Воистину, хорошо там, где нас нет!
Погасила ночник. Плотно прикрыла дверь детской, отправилась в ванную и перестирала всю накопившуюся грязную одежду. Руками! Затем еще часа два, не переставая, гладила. И только когда совсем выдохлась, легла.
Утром меня поднял рев будильника. Голова раскалывалась. Совершенно не выспалась. И настроение хуже некуда. А надо держать лицо. И перед Тошкой, и на работе, и даже перед мамой, по телефону. Решила скрывать от нее Мишин уход до последнего. Больно уж унизительно!
Как высидела тот день на работе, до сих пор удивляюсь. Работала на автопилоте, но, что характерно, ни один человек моего состояния не заметил. Даже получила один комплимент, мол, отлично выгляжу, а потом начальник еще похвалил за удачно составленный документ.
В другое бы время обрадовалась. В нашей фирме не так часто хвалят. А сейчас — ноль эмоций.
Вечером забрала Тошку из садика. До дома пошли пешком. Не хотелось в забитый автобус лезть. Да и понадеялась, что свежий воздух развеет головную боль. Вскоре пожалела о своем решении.
В Тошку словно бесенок вселился. Извертелся весь, прыгал, кричал, выдирал от меня руку. То ли не догуляли с ними сегодня, то ли моя нервозность ему передалась. У супермаркета в очередной раз рванул в сторону:
— Мама, смотри, шарики! Хочу такой! Купи!
— Это рекламная акция банка, — из последних сил объяснила я. — Шарики не продаются. Они для взрослых дядь и теть. Чтобы они свои деньги в банк клали.
— Мама, ты что-то путаешь, — стоял на своем сын. — Дяди и тети не играют. Зачем им шарики.
— Играют, еще как играют, Тоша, — возразила я. — В том числе друг у друга на нервах.
Девушка в желтом комбинезончике под цвет шариков, услыхав мою реплику, улыбнулась и протянула один из шариков Тошке:
— Держи, малыш. Вырастешь, приходи в наш банк.
Мне от девушки досталась пачка рекламных листовок.
— Я же говорил, мама, ты перепутала! — зашелся от восторга мой сын. — А в банк я к вам обязательно приду! — заверил он девушку — И положу туда кучу деньжищ!
— До скорой встречи, будущий миллионер! — попрощалась она.
Мы последовали дальше.
Тошка, подпрыгивая, размахивал во все стороны своим желтым трофеем на пластиковой палочке.
— Мам, а если я шарик отпущу, он полетит?
— Нет, — объяснила я. — Чтобы полетел, нужно наполнить его специальным газом. Гелием.
— А мне кажется, ты не права, — заспорил он. — Такой хороший шарик должен полететь.
— Нет, — повторила я. — И не взду...
«Не вздумай пробовать», — я договорить не успела. Тошка выпустил шарик. Порывом ветра его тут же выбросило на мостовую. Сын трагически взвыл и, вырвав у меня руку, кинулся на спасение желтого сокровища. Я — за ним, и вовремя. Едва успела схватить сына из-под самого носа с визгом затормозившего джипа. Из него выскочил мужчина:
— С ним все в порядке?
И мы в четыре руки принялись ощупывать Артамона. Тот извивался и звонко хохотал.
— Не надо! Щекотно же!
В отличие от нас, он даже не испугался и, что характерно, шарик держал за палочку.
— Фу, — облегченно выдохнул хозяин джипа. — Слава Богу, цел и невредим. Что же вы, дорогая мама, ребенка не держите? Здесь такое движение.
— Держала, но выскользнул, — виновато пролепетала я. — Они в этом возрасте такие верткие, хоть на цепь сажай.
— Что верно, то верно, — понимающе покивал он. — Тем более мальчики.
Артамон тем временем деловито похлопал по черному лакированному боку «Тойоты-Лендкрузера» и с придыханием осведомился:
— Ваша машина?
— Моя, — усмехнулся хозяин джипа.
— Отличная.
Тот усмехнулся:
— Спасибо, мне тоже нравится. Тольки да вай с тобой договоримся: больше под такие не прыгай. Под другие, впрочем, тоже, — с усмешкой добавил он. — Машины, они, знаешь, тяжелые. Больно будет.