На сей раз сладкое мгновение страсти не было омрачено ее трагическим криком. Но потом, когда Вова, полный неги, раскинулся рядом с ней в счастливом блаженстве, наслаждаясь теплом Таниного тела, она сказала как-то буднично, без особого выражения, без ненависти в голосе, а от того еще более страшно:
— Ты дурак, Дрибница… Ты такой дурак. Чего тебе не хватало? Тебе было плохо со мной? Я ведь тебя уже почти любила… А может, и не почти, может, по-настоящему любила. Не знаю, уже не помню, что я к тебе чувствовала. По крайней мере, я считала себя вполне счастливой, мне было хорошо с тобой. А ты все испортил. Так глупо, так бестолково… Зачем ты все испортил, Вова? Зачем?
Дрибнице ничего не оставалось, как поцеловать ее плечо и сказать очередное:
— Прости…
— Нет, Вов, никогда я тебя не прощу… Пожалуй, и хотела бы, да не смогу. Мне было очень хорошо сегодня ночью. Нет, мне было БЫ очень хорошо сегодня ночью… Было бы… Если бы не все то, что стоит между нами. Я не смогу тебя простить. Я не смогу вновь полюбить тебя. Теперь я умею только ненавидеть. Тебя, мать, Симу, Луизу, Серегу… Всех вас ненавижу. Тебя — за то, что ты сделал, остальных — за то, что ничего не сделали. Они ведь видели, что происходит, знали, что ты болен, что ревность твоя абсолютно беспочвенна. Но ничего не сделали… И я умерла. Меня больше нет, Вова, меня уже давно нет… Ты убил меня. Убил вместе с нашим ребенком. Теперь мне ничего не остается, как убить тебя. Я убью тебя, Вова, я тебя убью. Моя месть тебя убьет, ведь меня уже нет. Я ненавижу тебя…
Пустые сухие глаза смотрели в потолок, словно в синее небо. А из Вовиных глаз потянулись две сдержанные мужские слезинки. Да, да, это он во всем виноват, он убил Таню и нет ему прощения…
***
Таня сидела за столом в рабочем кабинете и проглядывала квартальные финансовые отчеты. Худой находился у окна за ее спиной, еще двое качков несли вахту у двери снаружи. Таня, погруженная в мир цифр, не услышала тяжелых шагов, и дернулась, как от испуга, когда Худой обхватил ее требовательно сзади и уткнулся носом в ее макушку.
— Витя, ты в своем уме? — довольно холодно и даже несколько угрожающе отреагировала она на такую фамильярность. — Ты соображаешь, что ты делаешь?
Однако ее холодность не остановила Худого. Он наклонился и поцеловал ее в шею, предварительно отодвинув в сторону каскад светлых волос:
— Я уже ничего не соображаю. Я хочу тебя, и больше ни о чем думать не могу.
Таня возмутилась, с силой дернув плечами в тщетной попытке освободиться от объятий:
— Это уже наглость! Как ты смеешь?!
— Смею, очень даже смею. А что же мне еще остается, если я тебя люблю? Я днем и ночью думаю о тебе, только и мечтаю о том дне, когда ты станешь моей…
— Витя, ты совсем сдурел, да? Я, между прочим, замужем. И, между прочим, за твоим лучшим другом! И ты это прекрасно знаешь!
— Знаю, знаю, — Худой запустил огромную лапу в Танины волосы, с видимым удовольствием путаясь в их шелке, второй же по-прежнему крепко удерживал ее за плечи. — Но мне надоело быть третьим лишним, детка. Теперь его очередь. Я устал ждать…
Таня неподдельно изумилась:
— Ты о чем? Что значит "его очередь"? Что ты имеешь в виду?
— Что имею, то и введу, — грубо хохотнул Худой. Потом, словно поняв, что каламбурчик вышел довольно похабный, извинился. — Прости, не хотел тебя обидеть. Это была шутка. Но в каждой шутке, как известно, есть доля шутки, остальное правда.
— Витя, ты хам.
— Возможно. Хам так хам. Только я не могу больше терпеть такую несправедливость. Почему ему все можно, а мне ничего нельзя? Я тоже хочу! Чем я хуже него?!
— Не знаю, кто из вас двоих хуже. Но он, по крайней мере, мой муж. Законный! Вот потому ему можно, а тебе нет! Я достаточно понятно объясняю, или есть еще вопросы?
— Есть, — Худой оставил, наконец, в покое ее волосы и присел на край стола, впившись взглядом в Таню. — То есть, пока он твой муж — мне ничего не светит?!
— Естественно! А ты надеялся на другой ответ? Знаешь, Худой, ты переходишь всякие границы. Такое хамство нельзя оправдать никакой любовью. Оставь меня в покое!
— Ну уж нет, — Худой красноречиво покачал головой. — Нет уж, крошка. Я тебя в покое не оставлю, и не надейся. Я привык добиваться своего. А потому успокоюсь только тогда, когда ты будешь моей.
— Я, Витя, твоей не буду никогда. Я, Витя, не имею привычки заводить любовников при живом-то муже. Я, Витя…
— Ах, так вот в чем дело, вот что тебе мешает, — с довольной ухмылкой перебил Худой. — Ну если преграда только в этом, можешь не беспокоиться…
— То есть? — "не поняла" Таня.
— Если муж тебе мешает только в живом виде, придется исправить эту ошибку.
— Ты хочешь сказать, что ты его убьешь? Ты убьешь Дрибницу?!
— Я, не я… Какая разница? Мало ли найдется охотников это сделать… Главное, что он больше не сможет помешать нам быть вместе. Это ведь единственное препятствие, я правильно понял?
Таня не ответила. Она только смотрела на Худого с откровенным ужасом в глазах, потом спросила:
— Ты готов ради меня убить лучшего друга?!
— Да, если это поможет нам с тобой сблизиться. Ради этого я на все готов…
В углу шкафа среди папок по-прежнему светился красный огонек видеокамеры, прикрытый от Худого скомканной бумажкой. Это была последняя запись. У Тани была уже целая видеотека подобных откровений. Для мести не хватало только этого, самого страшного признания. И как все оказалось легко и просто, аж не интересно и скушно…
— Вова, я должна тебе кое-что сообщить. Вообще-то я с большим удовольствием промолчала бы, но боюсь, что просто так ты не выполнишь мою просьбу.
— Ну что ты, девочка моя, ты же знаешь, я выполню любую твою прихоть. Выкладывай, чего твоя душенька желает на сей раз?
Во взгляде Дрибницы светилась такая неподдельная любовь, такая готовность расстелиться перед женой, подарить ей весь мир. Чего там выполнить одну-единственную просьбу?
— Ты должен уволить Худого.
— Что? — огонек в глазах померк. Благодушное настроение как корова языком слизала. — Я не ослышался?
— Не ослышался. Мало того, ты должен сделать так, чтобы он убрался из города подальше и никогда сюда не возвращался.
— Танюша, я безумно тебя люблю, и ты знаешь это. Я всегда исполняю твои прихоти и желания, но сейчас ты переступила грань разумного. Я не предаю лучших друзей. Я понимаю, как тебе обидно иметь таких подруг, но я не виноват, что они тебя предали. Мне же с другом повезло больше. И давай больше не возвращаться к этой теме. Я прекрасно знаю, что ты устала от постоянной охраны, что это тебя дико раздражает, но поверь, детка, без этого не обойтись. Ты же знаешь, я тоже нахожусь под охраной, и мне это точно так же не нравится, как и тебе, но это необходимость, и ее придется терпеть. Конечно, я мог бы заменить Худого кем-нибудь другим, но ему я доверяю, как самому себе, а потому охранять тебя будет только он. И давай не будем больше об этом говорить. Он мой единственный настоящий друг, я не могу сделать ему больно даже теоретически…
— А-а, ну да… Как же это я забыла? Ты же у нас боль можешь причинять только горячо любимой супруге! Друга предать — ни-ни!!!
— Ну сколько можно, Танюша?! Сколько еще я должен извиняться за то, что было? Я и так до конца жизни сам себе не прощу этого, а ты попрекаешь меня каждый раз…
— А как ты попрекал меня каждый раз перед тем, как избить?! Сколько раз я просила прощения за то, в чем не была виновата? За то, что любила кого-то задолго до тебя? Ты простил меня?!
— Да, простил!!! Я уже два года ни разу не упрекнул тебя в этом!
— Точно! Простил! Только сначала убил меня и нашего ребенка, а потом простил. Так простил, что тщательно подсчитываешь каждый денечек, когда не высказал мне свое "фи" вслух! Ладно, как знаешь. Мое дело предупредить. Я давно хотела открыть тебе глаза на, как ты выражаешься, "лучшего друга". Да знала, что не поверишь, знала, что в очередной раз сделаешь виноватой меня. Вот, — выложила на стол кассету. — Будет желание — посмотри. Очень интересное кино. И в главных ролях твои любимые актеры. Да и режиссер тебе тоже хорошо знаком. Фильм снят не случайно, не буду притворяться.