Таня по-прежнему жила в загородном доме. И пусть он слишком велик для нее одной, но она привыкла к нему за столько лет. Да и одной в полном смысле слова она не была. В доме, кроме нее, жили еще несколько человек: и кухарка, и две горничных, в чьем ведении находилась уборка огромного дома. Тамара убирала первый этаж, с кухней, огромным холлом, прачечной и прочими подсобными помещениями. Второй и третий этажи убирала Люся. Ей досталась большая площадь уборки, но здесь убирать было легче. На втором этаже располагались в основном спальни хозяйские и гостевые, библиотека и рабочий кабинет. Третий же этаж вообще пользовался очень скромным спросом: небольшой бассейн, сауну и тренажерный зал посещала только Таня. Да и у той последнее время было довольно много хлопот, чтобы бывать там слишком часто. А потому Люсе достаточно было лишь пару раз в неделю пройтись там мокрой тряпкой, чтобы уж совсем не пришло хозяйство в запустение.
Кроме прислуги, проживали в доме и охранники. Как не тяготило Таню постоянное присутствие квадратных ребят, не обремененных излишним интеллектом, а приходилось терпеть: в радиусе двадцати километров ни одной живой души, как ни крути, а страшновато малость…
Времени теперь не хватало ни на что. Предприятий в ее владении было слишком много, чтобы суметь контролировать их все. Приходилось слепо доверять управляющим, а доверять слепо не являлось Таниной привычкой, и потому периодически она устраивала проверки, брала домой кипы финансовых документов. И крайне редко обходилось без обнаружения чьих-то ошибок, а может, намеренных нарушений. Татьяна страшно устала от всего этого, ей порядком надоело уже играться в бизнес, изображать из себя деловую женщину. Порой так хотелось плюнуть на все, поваляться на диване в свое удовольствие под аккомпанемент нескончаемых сериалов… Так хотелось вернуть прошлое: скинуть груз проблем на Дрибницу, а самой принимать нехотя подарки, кривясь от очередной шубки: опять норка? мне ее вешать некуда… Но Вовы рядом не было. И не на кого было взвалить проблемы, не к чьему плечу было прижаться, некому было позволить приласкать себя…
Сима не появлялась с того памятного дня. После Володиного исчезновения Таня отправила ей по почте остальные кассеты с записью Витькиных монологов в Симин адрес. Там было много интересного… Пожалуй, удар для Симы чересчур болезненный, и Таня уже почти сожалела о том, что сделала. Но, с другой стороны, должна же она была покарать ее за то, что ничем не помогла Тане в трудную минуту. А разве Тане было легче терпеть унижения и физическую боль? И ведь Сима прекрасно знала, как страдает Таня, видела следы ужасных побоев на ее руках. Все видела, все знала, но не приняла ни малейших мер по прекращению издевательств над подругой. Разве могла она помочь Тане? Ну как же, да за такое Витенька лишил бы ее воскресного перепихона! Нет, пусть получает сполна! И Таня в очередной раз успокаивалась.
Луиза объявилась месяца через три после пропажи Дрибницы. Появилась на пороге, сияя зелеными тенями над глазами и выпятив маленькие пухлые губки ярко-малинового цвета. Внесла себя в дом, как подарок высочайшей ценности. Поохала, поахала по поводу Вовкиного исчезновения, высказала гору соболезнований.
Таня довольно нелюбезно прервала фальшивые речи:
— Соболезнуют по умершему. А он жив. Зачем приехала?
Луиза враз заткнулась, слетело с плоского, как блюдце, лица, неискреннее сочувствие. От лживых соболезнований не осталось и следа: собственно, Луизе было глубоко наплевать, жив Дрибница или нет, пропал он, или сидит в соседней комнате. Хотя… Сидел бы он в соседней комнате, Луизе было бы гораздо проще выложить свою просьбу. Под ледяным Таниным взглядом язык не очень хорошо повиновался хозяйке.
— Ты знаешь, Тань, у меня проблемы. Товар плохо раскупается, нужно ехать за следующей партией, уже время поджимает, а наличных нет. Займи тысяч пять зеленью…
Таня усмехнулась:
— "Займи"? Ты бы уж прямо говорила: "Дай". Только я, Луиза, милостыни не раздаю, я женщина деловая, а теперь еще и одинокая. Кто обо мне, горемычной, позаботится, как не я сама? Мне скоро кушать нечего будет, а ты ж мне в клювике мясца не принесешь. Мне не то, что давать нечего, мне, пожалуй, самой скоро занимать придется… А как же тут не вспомнить о твоих долгах? Я тебе, так и быть, проценты прощу по большой дружбе, но основной долг попрошу вернуть в ближайшее время. А там ведь собралось ни много, ни мало — пятьдесят семь тысяч, и все, как ты выражаешься, в зелени. И, заметь, на каждый цент имеется твоя собственноручно подписанная расписка. Да и Дрибница у меня не дурак, знал, что делал, каждая расписка еще и нотариусом заверена. Мне неудобно было тебя беспокоить, но коли уж ты сама пришла — как не воспользоваться? Так что будь любезна, в течении двух недель расплатись с долгом. А потом уж, возможно, я ссужу тебе некоторую сумму, но уже, прости, под проценты…
Луиза побледнела. Брать-то она брала, и расписки всегда писала без особого риска. Уверена была, что Дрибница никогда не предъявит их к оплате. А теперь расписочки, все до единой, в Таниных руках. И как с ней говорить, как уговаривать простить долг?! И это после того, как сама неоднократно отказывала ей в помощи… Господи, да откуда ж сумма-то такая большая получилась? Неужто она столько денег просрала без толку?!
Ушла Луиза от Тани, несолоно хлебавши. Мало того, что деньжатами не разжилась, так еще и долг придется возвращать. Вот только чем же его возвращать? Наличных у нее — шиш да маленько, пара сотен баксов. Машину продать? Ну, штук шесть, может, она с нее и снимет, не больше. Отдать контейнер? Да это и не деньги вовсе, он-то арендованный, а в нем все тот же залежалый товар, который она никак сбыть не может. Остается единственное — квартира. Та самая, которой она так гордилась. Трехкомнатная квартирка, предел Луизиных мечтаний! Правда, за три года жизни в ней успела Луиза привести в порядок только спальню да Гайкину комнату, до гостиной и вспомогательных помещений так и не добралась, и голые бетонные стены гостиной пестрили до сих пор наскальной Гайкиной живописью. Но Луиза так любила эту квартирку, так гордилась тем, что сумела заработать себе на отдельное жилье. А теперь оказывается, что вовсе она на нее и не заработала, а купила в долг, и долг этот надо уплатить, а платить-то и нечем… Придется квартирку продавать, да в нынешнем виде она сможет взять за нее куда как меньше, чем сама отдала. Ведь покупала она ее в человеческом виде, а теперь разбомбила полквартиры с целью перепланировки, да так и живет уж три года с разбитой стеной да незакрывающимся туалетом. А страшнее всего, что, даже продав машину и квартиру, она никоим образом не соберет пятьдесят семь тысяч долларов! А Таня настроена крайне серьезно и прощать долг не собирается. Да-а, это тебе не Дрибница…
Андрей вышел из редакции без пяти шесть. Оглянулся на окна главного редактора: не засек бы шеф, как бы с работы не вылететь… Работка, правда, паршивенькая — рядовой сотрудник отдела писем в областной газетенке, не менее паршивенькой — "Сельский труженик". Как пристроил его когда-то Дрибница в виде отступного за невесту в придачу к машине, так и сидит на той же должности скоро уж шесть лет. Зарплата — копеечная, работа — скука зеленая, разве о такой он мечтал в институте? Он мечтал о будоражащих воображение читателя репортажах, о рискованных поисках сенсационных материалов, о всеобщем признании и, как следствие, должности ответственного редактора, а потом и главного, ну и о приличной зарплате, разумеется. А что он имеет вместо этого? Только мешки писем от сельских тружеников, возмущенных тем, что в сельпо не завезли водку и тем, что у местного кооператора похлебка жирнее и гуще. И среди этого дерьма ему приходится отбирать наиболее интересные письма для рубрики "Письмо позвало в дорогу", чтобы ехать на место для разбирательства в так называемую творческую командировку. Ночевать в дырявых сараях, гордо именуемых местным населением "гостиницей", топтать новыми ботиночками из высококачественного кожзаменителя деревенскую грязь вперемешку с коровьими лепёхами… Ирония судьбы — он, такой многообещающий студент, за которым девки бегали стадами, он, полный надежд и амбиций, оказался сотрудником заштатной газетенки. Ну ладно бы, хоть редактором отдела, но ведь стыдно признаться бывшим однокашникам, что он всего лишь рядовой корреспондент отдела писем! И уже шесть лет — ни малейшего намека на карьерный рост…