Из тетради выпало помятое письмо Столешко, которое мы сочинили в гостинице в Катманду. Татьяна, когда прочитала его, удивительно быстро догадалась о том, что это «липа». И про конверт, которого никогда не было, не случайно спросила. Умная головушка, не спорю. Вот только ее предположение, что почерк Столешко выдает в нем «виртуоза лжи», – слишком смелое заявление. Нормальный, на мой взгляд, парень, согласился помочь нам. Не бескорыстно, конечно. Но кто сейчас помогает кому-либо бескорыстно?
Я прикрутил фитиль, встал из-за стола и подошел к окну. Сумерки засыпали ущелье темнотой быстро и безнадежно. Улица притихла. В оконных проемах хибары напротив тускло светились керосиновые лампы, по темным стенам и потолкам двигались тени. Я видел сферу странной и непонятной для меня жизни непальской семьи, пространственной, как Гималаи, не загруженной проблемами цивилизации, аскетической настолько, что мой избалованный организм воспринял бы ее как жестокое наказание. Если бы эти люди могли заглянуть мне в душу, прочитать мои мысли, то приняли бы меня за инопланетянина, интеллект которого работает в ином измерении. И спросили бы меня непальцы: «А зачем это все надо?» И я не смог бы ответить.
Я вышел в коридор и по скрипучей лестнице спустился в холл, здорово напоминающий подземный гараж, только без торцевых стен. За столиком, сервированным кофейным набором, сидели два седовласых джентльмена с полными ртами ослепительного фарфора. Они кивнули мне и приветствовали: «Хай!» Кажется, это были англичане, которые строили в деревне школу. Китченбой в приталенной рубахе навыпуск предложил мне ужин из отварного риса и рисовой водки, но я отказался.
– Если меня будет кто-нибудь спрашивать, – сказал я официанту, – инспектор или… или русская девушка, скажи, что я вернусь минут через сорок.
Шансы, что в столь поздний час я буду нужен этим людям, были ничтожны, но я преследовал другую цель: поставив рядом с собой имя инспектора полиции из Катманду. Теперь моя ночная прогулка по деревне уже не должна была вызывать недоумение и вопросы.
Сунув руки в карманы, я вальяжной походкой пошел по улице и, едва плотная тень скрыла меня от взглядов англичан, ускорил шаги. Призрачно-синий конус горы, нависающей над деревней, освещал улицу ровно настолько, чтобы я сослепу не налетел на какой-нибудь забор, ограждающий тихое бормотание скота, но больше я ничего не видел, и глаза привыкали к темноте очень медленно. Дорога не отличалась идеальной ухоженностью, и всякий раз, когда я спотыкался о колдобины, намеревалась встать дыбом и припечататься к моему лицу. Проще было купить эфирное время, думал я. Мысль эта была бесполезной и вредной, но именно такие сидят в мозгу особенно крепко.
Я скорее почувствовал, чем увидел, что дорога пошла вверх. Темный овал бугра постепенно опускался, и словно из-под земли вырастал силуэт «STATION-MASTER». На фоне холодного свечения горы дом напоминал часовню или избушку на курьих ножках, которая от стылого холода эти самые ножки поджала под себя.
Поднявшись до пожухлых кустов, я остановился, огляделся по сторонам, но мало что увидел и пожалел о том, что не захватил с собой спички или зажигалку. Лунный свет, на который я надеялся, либо вовсе не проникал в это ущелье, либо проникал ненадолго и строго в определенное время, как сеанс связи с Катманду.
Если бы не знакомые мне бочки, выполняющие роль античных колонн, мне пришлось бы долго искать дверь. Как я и ожидал, трухлявая перегородка охранялась горбатым Буратино, которого я вежливо отшвырнул ногой. Зайдя внутрь помещения, где было темно как в могиле, я начал продвигаться по периметру вдоль стены, пока не нащупал штору, отделяющую заветный угол.
И только когда я сел на стул перед радиостанцией и нащупал тумблер включения, то вспомнил, что электрификация этой деревне еще только снится в сладких снах и коммуникационный гроб времен английского колонизаторства работает от генератора, который стоит на улице в собачьей будке.
Надо было видеть, как я схватил себя за волосы, взвыв дурным голосом! Генератор, если я его заведу, наполнит спящую деревню таким оглушительным треском, что на Ледовой Плахе проснутся клаймберы в своих высотных палатках. И нет никакой гарантии, что инспектор не войдет в служебный экстаз и не кинется за мной в погоню на одной ноге.
Я сидел перед станцией и решал дилемму: связываться с Хэдлоком или же сохранить отношения с инспектором в удовлетворяющем обе стороны вакууме. Конечно, очень соблазнительно было услышать протяжно-ленивый голос Родиона и в крепких выражениях высказать ему, что не по-товарищески оставлять меня на высоте семь двести без кислорода и жратвы. Опустив подбородок на кулак, я стал думать над тем, как грохнуть двух зайцев сразу: и станцию включить, и вовремя ноги унести.
Пока я думал, ноги уже вынесли меня на улицу. По кабелю я добрался до будки, нащупал рукоятку запуска с тросиком, подбодрил себя тем, что это не бог весть какой криминал, и рванул ручку на себя.
Генератор завелся, как разбуженная сторожевая собака. Треск оглушил меня, и я до каждого нервного узелка прочувствовал масштабы своего хулиганства. Бегом к двери! Удар лбом о косяк. Табурет с грохотом упал на пол. Шторка на веревке треснула, как сарафан девки под гусаром… Я ощупывал приборную панель. Генератор заливался треском, будто воем сирены. Я надавил на тумблер. Внутри станции, за мутными стеклышками, медленно забрезжил рассвет. Лампы накаливания лениво сосали энергию. Я начал вращать ручку настройки. Хэдлок, шестьдесят шесть и две десятых мегагерца… В наушниках что-то треснуло. Я прижал к губам микрофон и надавил на тангенту.
– Хэдлок! Примите срочное сообщение! Хэдлок! Хэдлок!
Я так и не понял, ответил мне кто-то или нет. Генератор вдруг заглох, и смесь шума и голосов в наушниках стала быстро стихать, лампочки затухли, как в кинозале, и станция опять растворилась во мраке. Не успел я вскочить со стула, как мне в глаза ударил яркий луч света. Несколько сильных рук вытолкнули меня из помещения на улицу. Я не сопротивлялся и даже проявлял инициативу, помогая молодым и разогретым ракшой шерпам вести себя к инспектору.
Я неплохо позабавил деревню. Жители многих домов вышли на улицу и, завернувшись в одеяла, стояли по обе стороны дороги живой изгородью. Видя мое раскаяние и желание содействовать органам правопорядка, мои конвоиры перестали усердствовать, и я мог шевелить и даже помахивать над головой руками.
Свернув с главной улицы, мы подошли к двухэтажному дому с длинным балконом, протянувшимся вдоль всей стены под крышей. Узкий вход прикрывал сверху кусок жести. Дверь была открыта, и на пороге уже был выставлен трон для носителя справедливости и возмездия. Инспектор, завернутый в одеяло, был свиреп. Наверное, его разбудили совсем недавно, может быть, в тот момент, когда я запустил по гималайским ущельям первый пучок радиоволн.
– Ну в чем дело? В чем дело? Ну в чем?! – обрушил он на меня лавину вопросов, которые ровным счетом ничего не означали.
Конвоиры за моей спиной вполголоса комментировали мой поступок. Они говорили на непали, но меня это не смущало, и я соглашался с их комкообразной речью, кивая.
– Да, господин инспектор, я самовольно воспользовался станцией.
– Но зачем? Мы же с вами уже все решили! Я доложил так, как вы хотели! Ну что еще?
Один из шерпов снова вставил короткую фразу, и я разобрал слово «Хэдлок».
– Что? – недовольно воскликнул инспектор. Он сверкал в темноте сизыми белками глаз, переводя взгляд с меня на шерпов. – Опять Хэдлок? Что это значит? Почему Хэдлок?
– Не могу больше лгать вам, инспектор, – покаялся я. – В Хэдлоке на строительстве дороги работает англичанка, инженер из Ливерпуля. Мы с ней уже четыре года переписываемся…