Это означает, возможно, никогда не увидеть Анселя снова.
Смотрю на часы: у меня есть сорок пять минут до отправки самолета.
Дотащив чемодан до машины, я заталкиваю его в багажник и несусь сломя голову к водительскому месту, при этом отправляю смс-ку Харлоу:
Независимо от того спросит отец о Франции или нет, просто ответь да.
Всего в трех кварталах от моего дома, я слышу вибрацию телефона на пассажирском сиденье, без сомнения, она ответила - Харлоу редко выпускает телефон из рук - но я не могу посмотреть сейчас. Я знаю, что увижу в любом случае, и я не уверен, когда мой мозг успокоится достаточно, чтобы ответить на ее «ЧТО???»,
Ее «КАКОГО ХРЕНА ТЫ ТВОРИШЬ???»
Ее «ПОЗВОНИ МНЕ-БЛЯТЬ-МЕДЛЕННО, МИА ХОЛЛАНД!!!»
Вместо этого, я паркуюсь — будем оптимистами, и оставляю машину на долгосрочную автостоянку. Направляюсь в терминал, таща за собой чемодан. Регистрируюсь, молча призывая девушку за билетной стойкой двигаться быстрее.
- Вы почти опоздали, - говорит она мне, неодобрительно, хмурясь. - Выход сорок четыре.
Кивнув, я перестаю стукать нервно рукой по стойке и убегаю, как только она выдает мне билет, сложенный аккуратно в бумажном "рукаве". Секьюрити унылое этим вечером, но как только я прохожу проверку, длинный коридор к выходу на посадку в конце пути маячит впереди меня. Я бегу слишком быстро, чтобы беспокоится о реакции Анселя, но адреналина не достаточно, чтобы заглушить протест моих ослабших бедер, пока я бегу.
Посадка на наш самолет уже началась, я начинаю паниковать, думая, что он, уже возможно, в самолете, когда не могу отыскать его среди массы голов, выстроившихся в очередь. Дико осматриваю помещение, сознательно ужасаюсь, и тревога охватывает меня теперь, когда я здесь: скажу ему, что передумала, хочу с ним во Францию и
хочу жить с ним
рассчитывать на него
быть с ним
и все это требует храбрости, которая, не уверенна, что имеется у меня за переделами гостиничного номера, где все лишь игра на время, или в баре, где ликер помогает мне отискать для себя идеальную роль на всю ночь. Возможно это, мысленно высчитываю, опасно находится в относительно пьяном угаре, для полноты следующих нескольких недель.
Теплая рука обнимает меня за плечо, и я разворачиваюсь, начиная пялится в расширенные от замешательства глаза Анселя. Его рот открывается и закрывается несколько раз, прежде чем он встряхивает головой, прочищая ее.
- Они позволили тебе придти попрощаться со мной? – спрашивает он, и кажется, что он пытается выдавить из себя слова. Но затем он присматривается: я переоделась в белые джинсы, голубой топик и сверху накинула зеленую толстовку. На плече у меня висит ручная кладь, я запыхавшаяся и на моем лице выражение, которое я могу назвать лишь паникой.
- Я передумала. – Закидываю сумку выше на плечо и наблюдаю за его реакцией: его улыбка появляется слишком медленно, чтобы я успокоилась. Но, по крайней мере, он улыбается, и это кажется настоящим. Но затем, он приводит меня в еще большее замешательство, произнеся:
- Полагаю, я не смогу растянутся и поспать на твоем сиденье теперь.
Без понятия, что ответить на это, поэтому я просто неловко улыбаюсь и опускаю взгляд. Дежурный на входе вызывает другой раздел самолета для посадки, и микрофон пронзительно и резко гудит, заставляя нас подскочить.
А после, ощущение, будто весь мир погрузился в абсолютную тишину.
- Дерьмо, - шепчу я, смотря в ту сторону, откуда я пришла. Слишком ярко, лишком громко, слишком далеко от Вегаса, или даже от уединенности в номере Сан-Диего. Какого хрена я тут делаю? – Я не должна была приходить. Я не…
Он утихомиривает меня, делая шаг ближе, нагибаясь и целуя мою щеку.
- Мне жаль, - говорит он осторожно, двигаясь от одной щеки к другой. – От этой неожиданности, я занервничал. Это не было смешно. Я так рад, что ты здесь.
С тяжелым вздохом, я поворачиваюсь, когда он прижимает руку к моей пояснице, но это, как будто наш горячий пузырь был проколот, и мы ступили за кулисы и столкнулись с огнями действительности.
Это давит на меня, удушая. Ноги будто сделаны из цемента, когда я отдаю свой билет дежурному, нервно улыбаясь, пока захожу в самолет.
Все, что мы знаем - это слабое освещение бара, игривые подшучивания, чистые, свежие простыни гостиничных номеров. Все, что мы знаем - это безответная возможность, соблазн идеи. Притворство. Приключение.
Но когда Вы выбираете приключение, это становится реальной жизнью.
Самолет наполняется странным жужжащим звуком, который, знаю, будет в моей голове в течении часов. Ансель идет за мной, и мне интересно, не обтягивают ли джинсы слишком сильно или что творится с моими волосами. Я ощущаю, как он наблюдает за мной, возможно проверяя меня теперь, когда я вторгнусь в его реальную жизнь. А может, он пересматривает свое решение. Правда в том, что нет ничего романтичного в том, чтобы садиться на самолет, который летит в течение пятнадцати часов с виртуальным незнакомцем. Эта - идея, такая захватывающая. Нет эскаписта, ярких огней аэропорта, или тесных самолетов.
Мы укладываем свои сумки, занимая наши места. Я посередине, он у прохода, а рядом пожилой мужчина, читающий газету рядом с окном, чей локоть оказался в моем пространстве, не обращает на это внимание.
Ансель поправляет ремень безопасности, затем снова поправляет, и после тянется над нами к кондиционеру. Он направляет его на себя, на меня, на себя, прежде чем включить его. Включает свет, складывает руки на коленях, беспокойно. Наконец он закрывает глаза, и я считаю, как он десять раз глубоко вздыхает.
Ох, дерьмо. Он боится.
Я - худший человек в этот момент, потому что я не говорю свободно, даже в моментах, как этот, когда требуется небольшая поддержка. Я чувствую внутри себя безумие, и моя реакция на “безумие” в том, что я абсолютно затихаю. Я - мышь в поле, и такое чувство, что каждая неизвестная ситуация в моей жизни - орел, летящий сверху. Это неожиданно смешно, что я провела такую аналогию.
Объявления, как поступать в случае бедствия, сказаны, и самолет взлетает в вечернее небо. Беру за руку Анселя - это последнее, что я могу сделать - и он сжимает ее сильно.
Боже, хотела бы я улучшить его состояние.
Минут через пять, его рука расслабляется, а после вообще выскальзывает из моей, отяжелевшая ото сна. Возможно, если бы я уделяла ему больше внимания, или дала бы рассказать в нашу первую ночь, я бы знала, как он ненавидит летать. Возможно тогда, он сказал бы мне, что принял что-то, чтобы заснуть.
Свет тусклый, и оба мужчины рядом со мной спят мертвым сном, но мое тело, не в состоянии расслабиться. Это не нормально. Будто лихорадка, неудобство в собственной коже, не в силах найти удобное положение.
Достаю книгу, которую без разбора бросила в сумку. К сожалению, это мемуары известной женщины, главного директора - выпускной подарок отца. На обложке ее фото, она стоит на синем фоне, одетая в строгий костюм, но от этого моему желудку не легче. Вместо этого, я читаю каждое слово о безопасности самолета на брошюре в кармане сидения, затем краду из кармана Анселя журнал авиакомпании.
Я все еще чувствую себя как в аду.
Подняв ноги на сиденье, я утыкаюсь лбом в колени, пытаясь сделать так, чтобы воздух циркулировал сильнее. Стараюсь дышать глубже, но ничего не помогает. У меня не было приступов паники раньше, поэтому я не знаю, каково это, но не думаю, что это приступ.
Очень надеюсь, что это не приступ.
И только, когда стюардесса вручает мне меню и оба варианта — лосось или тортеллини — заставляют мой желудок бунтовать, и я понимаю что то, что я чувствую, не просто нервы. Это не похоже на похмелье. Это - что-то другое. Моя кожа горячая и чувствительная. Моя голова кружится.
Еду развозят по самолету, запах лосося, картофеля и шпината настолько едкий и насыщенный, что я задыхаюсь, тянусь к тонкой струйке прохладного воздуха, которая дует из кондиционера. Но этого не достаточно. Хочу убежать в уборную, но сразу же понимаю, что не смогу сделать это. Прежде чем я разбужу Анселя, я отчаянно начинаю искать бумажный пакет в кармане кресла передо мной, и едва открыв его, меня выворачивает.