Я вполне понимала ее шотландский выговор: серденько — сердечко, сторожко — осторожно... Недаром в детстве, когда мне было лет девять, я год прожила в тех краях. Ну, если ее «дитятко» женского пола, вышло из детского возраста и привлекательно, то вот оно, Финн уже нашел что искал. А что касается обхаживания, то есть ухаживания, то Финну от меня никаких поощрений и не требуется.
Тут-то мои подозрения оформились и выстроились в четкую схему. Я пытливо заглянула в морщинистое личико:
— Ты ведь это нарочно устроила? А могла бы просто позвонить!
Домовая уперла руки в бока:
— Не верю я энтим механизьмам. Ан по-моему вышло, ты, сударыня, как есть туточки. — И она торжествующе улыбнулась.
Не поспоришь.
— Так в чем дело?
Домовая соскочила с прилавка, платьице ее раздулось, как парашют. Благополучно приземлившись на черно-белые плитки, она протянула мне сморщенную лапку:
— Агата Браун, сударыня.
Я пожала эту лапку, и меня обволокло знакомым уютом и покоем, будто я холодной зимней ночью свернулась клубочком под теплым одеялом. Я присела на корточки и спросила:
— Мы знакомы?
Розовый бутончик губ разомкнулся в задумчивом вздохе.
— Коли домовой до кого коснется, то как печать останется. Вдругорядь тот в беду попадет, ан другой домовой почует и на подмогу подоспеет. — Она покачала головой. — А если б не я, так кто из моих сестриц подсобил бы, верно говорю.
Она погладила меня по щеке, и я тотчас все вспомнила. Мне шесть лет, и надо мной стоит последняя из моих нянь, вся багровая, и едва не плюется от гнева.
Да, мы тогда переехали в старинную усадьбу, а в ней был настоящий ледник — запасы хранить: дыра в каменном полу, а сверху тяжеленная дубовая крышка. В леднике оказалось темно и холодно. Когда я перестала визжать и начала слушать, то различила какие-то шорохи и царапанье. Я надеялась, что меня освободят — папа или кто-нибудь из его клана, но днем они все спали как мертвые. А потом моей руки коснулась сухонькая маленькая ручка, и мне полегчало. С тех пор я никогда не боялась темноты.
Агата покачала головой. В глазах ее отразились сочувствие и гнев — она прочла мои воспоминания. Я быстро поднялась на ноги, прерывая связь.
Эта нянька повадилась запирать меня в подполе чуть ли не ежедневно, но тамошняя домовая всегда оказывалась рядом и утешала меня своим присутствием. Конечно однажды нянька не рассчитала и продержала меня в подполе до темноты. И меня нашел отец, и той же ночью мы опять переехали. Мы только и делали, что переезжали.
Гораздо позже я поняла, что няньку он наверняка убил.
Впрочем, когда дело касалось сохранности его тайн, он всегда вел себя как очень практичная сволочь.
Я ответила Агате улыбкой: мол, понимаю, ты прочитала мои мысли и я вашим кое-что должна. А вслух спросила:
— Так зачем же я здесь понадобилась?
Старушка встревоженно наморщила лобик:
— Дак ведь, серденько мое, уж так ей худо, уж так несмогает...
В кухне что-то с грохотом разбилось, прервав Агату Браун на полуслове, и она метнулась на шум, а я за ней. В кухне мы обнаружили Финна и управляющего, в молчании уставившихся на груду осколков — все, что осталось от стопки тарелок.
Тьфу, пропасть! Похоже, Финн все-таки попытался взломать чары, вместо того чтобы постепенно их расколдовать. И вот результат.
— Мистер Андрос, нанимая сотрудников вашей фирмы, я рассчитывал не на это. — Управляющий ткнул в осколки носком начищенного ботинка. — А рассчитывал я на то, что вы четко, быстро и организованно наведете порядок. Ваша фирма гарантирует именно такие услуги. — Он демонстративно глянул на часы. — Меньше чем через час появятся посетители.
Финн злобно покосился на Агату, та фыркнула и направилась к приоткрытой двери, ведущей из кухни куда-то еще.
Я предоставила Финну извиняться самому. Какие бы чары ни опутали ресторан, их не удастся снять, пока Агата не добьется своего.
Выяснилось, что дверь вела в тесную комнатку для персонала: тут помещался стол, два потрепанных стула и ряд шкафчиков. Агата, стиснув на груди ручки, озабоченно смотрела на молодую особу, которая сидела за столом, неуклюже уронив лицо на руки.
— Вот она, серденько мое, Холли.
На Холли была обычная униформа официантки — черная юбка с белой блузкой. Туфли валялись на полу поодаль. А лицо было не разглядеть — его закрывали вьющиеся спутанные кудри, расстелившиеся по столу, как плющ.
— Уйди, Агги, — невнятно отозвалась Холли. — Все нормально. Оставь меня в покое.
— Сама пришла, голубка моя.
— Никого не желаю видеть! — проскулила Холли.
Агги робко погладила ее по вздрагивающему плечику.
— Холли, серденько мое, детонька! — взмолилась она.
Холли вскинулась — лицо у нее распухло от рыданий.
— Пошла вон, Агги! — зарычала она на старушку, ощерив треугольные зеленые зубки. — Только и умеешь, что все портить!
Агата упрямо насупилась, схватила свою подопечную за руку и, вывернув запястье, показала его мне.
— Артачится, до лекаря итить не хочет! Как во вторник с ней беда-то приключилась, так я вся извелась — от вестей дурных и того пуще!
Холли выдернула руку и разразилась рыданиями, но я успела различить не до конца заживший укус вампира.
Ну что же, это многое объясняет. Теперь понятно, зачем Агата буквально опутала весь ресторан чарами: укус — не магическая проблема, а такая, с которыми я сталкиваюсь в клинике «Надежда» еженедельно. В последнее время у молодежи стало писком моды отмечать совершеннолетие Укусом. А в результате к нам пачками поступает молодняк — чаще всего детишек притаскивают родители, осознавшие, где, с кем и как их отпрыск прогулял всю ночку. Я кивнула Агате:
— Ты не могла бы оставить нас наедине?
Старушка облегченно вздохнула и, уже не такая взъерошенная, с легким хлопком исчезла.
Холли сердито уставилась в пустоту.
— И смотри мне, Агги, чтоб не смела подслушивать! — взвизгнула она.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я устроилась за столом напротив Холли и подождала, пока она утрет слезы. Холли явно относилась к полукровкам — наполовину человек, наполовину фея. К какому именно волшебному народу принадлежали ее предки, мне было не определить, но наследственность явственно просматривалась: высокие точеные скулы и еще эти зубки.
Она не то икнула, не то всхлипнула, пальцами прочесала ворох вьющихся черных кудрей, и под ними сверкнули голубизной сережки сердечками.
— Лучше сдавайся и не трать время даром, — посоветовала я, — Агата не отстанет, пока своего не добьется.
Холли надула губки и смахнула гриву на одно плечо. Потом сунула прядку волос в рот и пробурчала:
— Шагу не дает ступить, как маленькой!
— Ага. — Я сочувственно улыбнулась, чтобы вызвать ее на откровенность.
— Раскудахталась, как я не знаю... А я просто с друзьями потусоваться, и все, и ничего такого, а она как эта...
— Не твои друзья ее тревожат.
Холли коротко глянула на собственную кисть и поежилась.
— Хорошенькие у тебя сережки, — похвалила я.
Изящные пальчики вспорхнули к левому ушку и замерли. Холли насторожилась.
— Ни разу не бывала в «Голубом сердце». Как по-твоему, стоит сходить? — вкрадчиво спросила я.
— Ну… да… — неуверенно отозвалась она. — Там вроде ничего...
— Ничего?.. — Я опять улыбнулась. — А говорят, крутой клуб.
— Так и есть.
— Но не во всем?
Холли села на стул с ногами и обхватила коленки руками.
— Трейси с Лорен считают, что там круто. — Она опустила подбородок на коленки, уставила на меня разочарованные зеленые глаза и потрясла кистью. — Но укусил он больно. А вроде полагается, чтоб не больно было! Трейси с Лорен сказали, что они ничего и не почувствовали.