– Спасибо, – сказал он, кивнув. – Поставьте на столик. Пожалуйста.
– Вам еще что-нибудь нужно? – Филипп уловил волнение в ее голосе.
– Нет, спасибо.
Теперь он не мог на нее смотреть. Мало того, что он пытался противостоять желанию, обладать этой женщиной. Он не должен позволить себе полюбить ее, что еще недавно казалось ему совершенно невероятным.
– Похоже, вам не помешало бы побриться. Он провел рукой по щеке. Она права.
– Похоже, что так.
– Филипп. – Анджела замолчала, но он понял, что она собирается его спросить: «Что-то не так?» Ему не хотелось отвечать на этот вопрос, поэтому он отвернулся и начал смотреть в окно. Он так и не повернулся, пока за ней не закрылась дверь.
Она, вероятно, рассержена. Возможно, даже оскорблена его неожиданной холодностью. Но ведь она знает, что он «самовлюбленный негодяй». Она так старалась быть добродетельной, а он порочен до мозга костей. Ему придется уехать.
Анджела готовила ужин. Раздражение не покидало ее. Она взяла морковь и стала нарезать ее к ужину. Нож, легко разрезая оранжевую мякоть, стучал по деревянному столу. Иногда она ударяла так сильно, что лезвие врезалось в доску, но она не обращала на это внимания, вытаскивала нож и продолжала крошить морковь на мелкие кусочки.
Когда она принесла Филиппу завтрак, он держался холодно и отчужденно. Это бы ее не задело, но уж слишком, разительным был контраст с его обычным поведением – флиртующим, соблазняющим и озорным.
Чуть позже она принесла ему принадлежности для бритья и услышала то же самое: «Спасибо. Поставьте сюда». А потом он отворачивался к окну, избегая смотреть на нее. Если он не смотрел в окно, то тасовал карты, вытаскивая по одной, внимательно рассматривая и отправляя обратно в колоду.
Она знала, что он вспоминает истории, связанные с той или иной картой. На сей раз, он не делился с ней своими воспоминаниями, но она легко могла себе представить, о чем они. Все его приключения были связаны в основном с вином и женщинами. С женщинами, которые, вероятно, сами бросались в его объятия, не прерывали поцелуев и не сбегали. И конечно, не собирались давать обет непорочности. Это были другие женщины, которые просто предлагали ему себя.
Они были не похожи на нее.
Она принесла ему обед, но все оставалось по-прежнему. Она напомнила ему, что должна осмотреть его раны, но ort ответил, что в этом нет необходимости.
И Анджела провела весь день, раздумывая над тем, что бы ему отнести, – точнее, ища повод зайти к нему. И это было глупо, потому что он явно не желал ее видеть. А ей, хоть и стыдно было в этом признаваться, так хотелось быть рядом, видеть его глаза и чувствовать себя «почти счастливой».
– Анджела, с тобой все в порядке? – спросила Пенелопа, которая сидела за столом напротив и чистила картошку.
– Все замечательно.
– Да ты просто атакуешь эту морковь, – добавила леди Кэтрин, резавшая лук.
Анджела положила нож.
– Что вы ему сказали? – с вызовом спросила Анджела настоятельницу.
Все в кухне замолчали, никто и никогда не позволял себе говорить с аббатисой таким тоном.
– Прости, не поняла. – Леди Кэтрин, похоже, не рассердил вызывающий тон послушницы, хотя было видно, что она немного растерялась.
– Вчера утром он был… совсем другим. – Анджела не могла найти подходящих слов. – Но после вашего разговора он так холодно держится со мной. Интересно, что же такое вы ему сказали. – Анджела замолчала и вновь начала яростно кромсать морковь.
– Ты говоришь о лорде Инвалиде? – спросила Пенелопа.
– А разве у нас тут есть другие мужчины?
– Вчера ты называла его Филипп, а не «он».
– Это не имеет никакого значения, – сказала Анджела, пожав плечами.
– Я с ним говорила о том, что не имеет к тебе никакого отношения. Я ему рассказала о его матери. Он никогда не знал ее, а я была с ней знакома. Вот и все.
– О! – И она не смогла удержаться от вопроса:
– Он не сказал, когда уезжает?
– Нет. Я предложила ему подумать над тем, чтобы самому принять постриг, раз ему здесь так нравится.
Анджела рассмеялась.
– Вот и его реакция была такой же. Кстати, если говорить о постриге, когда ты собираешься принять его, Анджела? – спросила настоятельница.
Это был хороший вопрос. У нее в голове эхом отдавались вчерашние слова: «Я должна уехать. Я не могу остаться». Но она была очень робкой и не могла решиться на этот шаг, хотя перспектива навеки остаться в этих стенах тоже ее очень пугала. Конечно, у нее есть причины оставаться здесь, но она часто думала, что уехала бы моментально, если бы было куда, ведь уехать домой она не могла.
– Я еще не знаю, – сказала Анджела. Она закончила крошить морковь и начала резать картошку, которую начистила Пенелопа.
– Хорошо, – произнесла настоятельница так спокойно, что Анджела позавидовала ее терпению. – Лорд Хантли довольно быстро идет на поправку. Я не думаю, что он здесь надолго задержится.
– Мне хотелось бы знать, когда он уезжает, – сказала Анджела.
– Если он уедет, я буду скучать по нему, – сказала Пенелопа, слегка вздохнув.
– Ты будешь единственной, – ответила Анджела.
«Уж я-то не буду по нему скучать», – самой себе решительно сказала Анджела. Наоборот, она с облегчением вздохнет, когда он уедет. И все станет по-прежнему: жизнь будет тихой, спокойной и безопасной. Она не будет скучать по шутливой пикировке с Филиппом. Она не будет скучать по его соблазняющему взгляду, по его прикосновениям, поцелуям, она даже не вспомнит то томящее влечение, которое испытывала к этому мужчине. Так, по крайней мере, она для себя решила.
В тот вечер Анджела допоздна задержалась с ужином. Ей хотелось узнать, будет ли он искать ее, как искал тем утром. Но этот мужчина вновь разочаровал ее, что совсем не улучшило ее настроения.
Когда Анджела принесла ужин лорду Инвалиду, ее настроение было таким же мрачным, как вечернее небо за окном. Головокружительный восторг, с которым она проснулась утром, давно исчез, но ей безумно хотелось вернуть это состояние.
– Вы, должно быть, проголодались, – сказала она, входя в комнату. Он, как и днем, сидел у окна и смотрел в темное стекло, словно пытаясь разглядеть в сгустившихся сумерках свое будущее. На столике рядом с кроватью горели две свечи, но света от них было не много.
– Проголодался.
– Странно, что вы не отправились меня искать, требуя ужина.
Он пожал плечами. Ей захотелось дать ему хорошую затрещину, чтобы встряхнуть его, и если бы ее руки не были заняты подносом с едой, она бы это сделала. Но она лишь с грохотом поставила поднос на столик и разразилась гневной тирадой:
– Прекратите! Весь день вы пожимаете плечами, когда я пытаюсь с вами заговорить. После того как настоятельница поговорила с вами, вы держитесь холодно и отчужденно. Какое отношение этот разговор имеет к тому, что происходит между нами? Ко мне?
– Она рассказала вам об этом?
– Да. Женщины имеют обыкновение разговаривать, Филипп. Я думала, что уж вам-то это известно. Иначе как бы вы заработали свою репутацию? И как бы вся Англия узнала о погубленных вами девушках? Мне даже странно, что некоторые детали до сих пор неизвестны.
– Ты сказала ей о том, что мы целовались вчера вечером? – прервал он ее.
– Нет, – пробормотала она.
– Отчего же?
– Потому что у меня могут быть неприятности. Меня могут попросить покинуть монастырь, а мне некуда идти.
– А ты не подумала о том, что я могу попросить тебя уехать со мной?
– Вообще-то нет.
– Хорошо, – сказал он, и в его голосе послышалось облегчение.
Ну и грубиян! Мысль о том, что он может предложить ей поехать с ним, ни на секунду не приходила ей в голову. Но это не означало, что ей этого не хотелось.
– Да. Конечно, хорошо. Как же, ведь вы пополните список своих побед. Только одно вас, наверное, огорчает, что в этом случае вы были не первым.
Она повернулась, чтобы уйти.
– Не говори так, – резко сказал он, и Анджела обернулась: