– Это правда.
– Должна признаться, что на следующий день, когда вы не появились, я была разочарована. И на следующий день.
Наверное, мне не стоило упоминать об этом в приличном обществе. Итак, я была погублена. И тогда меня отправили домой. Поначалу мой отец был в ярости. Угрожал поколотить меня, чтобы вправить мне мозги, и хотел поехать в Лондон встретиться с вами. Но он этого не сделал, поскольку ваш батюшка прислал ему письмо и предложил щедрые отступные при условии, что дуэль не состоится. Наверное, ваш отец боялся за вас, поскольку знал, что вы неважный стрелок.
– Неужели он это сделал?
Насчет денег Филипп знал. И знал, что эта женщина предпочла бы тысячу фунтов и брак с другим мужчиной, нежели замужество с ним. Но он понятия не имел о том, что его отец будет умолять спасти сына в письме, содержание которого могло стать известным широкой публике. Какая жалость, что старик не рассказал об этом Филиппу!
– Да. Я видела это письмо своими собственными глазами. Не помню точно, но ваш батюшка обращался к моему со словами о том, какое это горе для человека его положения потерять сына. И мой отец, потерявший своего единственного сына, понял его чувства. Это сыграло свою роль, как и то, что сумма, которую предложил ваш отец, была весьма существенной, а нам нужны были деньги на починку крыши, да и на приданое, чтобы я могла выйти замуж за Джона. И вот теперь у нас есть этот чудесный дом и пятеро замечательных ребятишек.
– Скоро будет шестеро, – сердито поправил ее супруг.
– Да, – сказала она, кладя руку себе на живот.
– А сколько им лет? – нервно спросил Филипп.
– Старшему, Билли, семь…
Филипп притворился, что продолжает слушать, но после этих слов он почувствовал облегчение и расслабился – не он отец мальчика.
– Джон, покажи Филиппу наше поместье. Мне бы хотелось обсудить с дамами лондонские новости.
Филипп и Джон Эндрюс обменялись понимающими взглядами, радуясь, что им не придется присутствовать при дамском разговоре. Они вышли из дома, и тут обнаружилось, что Джон в отсутствие жены довольно приятный собеседник. Он подробно рассказал о землях своего имения, о том, что он предпринял, чтобы привести их в порядок. Филипп слушал внимательно, беря на заметку то, что могло ему пригодиться в Астон-Хаусе.
Они прошли мимо огорода и направились к амбару, когда Филипп вдруг остановился.
– Я ведь и вам должен принести свои извинения.
– Приятно слышать, – ответил мистер Эндрюс. – Я, конечно же, был в ярости, когда узнал, что произошло между вами. Такое не укладывалось в представление о моей будущей жене. Но что значит одна ночь в сравнении с целой жизнью? Если бы этого не случилось, я, вряд ли мог рассчитывать на этот брак. Ее родители никогда бы не выдали свою дочь за такого, как я. Хотя они к тому времен почти разорились, гордости у них было, хоть отбавляй, а ведь у них в семье кроме Эмили еще шесть дочерей.
– Похоже, она счастлива с вами, но очень любит поговорить.
– Это вы точно подметили, – сказал мистер Эндрюс с улыбкой. – Моя жена болтушка! Хотя меня это не раздражает. Она за нас двоих говорит, и мне можно и помолчать. Она не возражает, лишь бы я ее слушал. Ну а я всегда могу сделать вид. Пусть этот опыт будет для вас свадебным подарком. Вы ведь собираетесь жениться на мисс Салливан, не так ли?
– Надеюсь.
– Полагаю, это была ее идея отправиться с извинениями – мужчине такое и в голову не придет.
– Чего не сделаешь ради женщин… – пробормотал Филипп, и мистер Эндрюс с ним полностью согласился.
В конце концов гости остались на ужин, об отказе хозяева и слышать не захотели.
– В гостинице готовят просто ужасно, – заявила миссис Эндрюс.
– Зато пиво отличное, – вставил мистер Эндрюс. Когда визит, наконец, подошел к концу, Филипп про себя отметил, что это посещение имело три благоприятных последствия. Во-первых, Филиппа простили. «С одним покончено, осталось еще три визита», – подумал он. Во-вторых, миссис Эндрюс значительно снизила интерес Анджелы и леди Палмерстон к обсуждению вопросов моды.
И, в-третьих, леди Палмерстон заявила, что она совершенно измучена, и рано отправилась спать.
Филипп с Анджелой уселись за столом в уголке гостиничного паба, несмотря на раннее время, в комнате было довольно темно. Завсегдатаи, пока относительно трезвые, еще только начинали стекаться сюда, поэтому в таверне было относительно тихо и спокойно. Помня о том, что говорила миссис Эндрюс относительно еды, да и воды тоже, они заказали себе по кружке пива.
– Я никогда не пробовала пиво, – сообщила Анджела, с любопытством и осторожностью посматривая на поставленную перед ней кружку.
– Возможно, после первого глотка ты решишь, что и впредь не будешь делать этого, – предупредил ее Филипп. Тем не менее, Анджела решила попробовать и поморщилась, ощутив горьковатый и определенно странный вкус. Филипп рассмеялся:
– Подумать только! Ты сидишь со мной в пабе и пьешь пиво. Да, это не та Анджела, что была в монастыре.
– Ты очень плохо на меня влияешь. И не только на меня. В доказательство своих слов она сделала еще один глоток.
– Ты не права. Слышала, что сказала миссис Эндрюс? Меня нельзя назвать совершенно невиновным, но я не один виноват в этой истории.
– Это ты должен был подумать о последствиях, – возразила Анджела. Она сделала еще один глоток, и пивной вкус уже не показался ей таким странным.
– Мне было всего восемнадцать, можно сказать – еще молоко на губах не обсохло, – заметил Филипп, и Анджела хихикнула. – Представь, что Уильям Слоун вдруг оказался в Лондоне с кучей денег, без всякого контроля, и все удовольствия Лондона к его услугам.
– О Боже! – воскликнула Анджела. Ее глаза широко раскрылись от ужаса представившейся ей картины.
– Вот именно. – Филипп поднес кружку к губам, но затем поставил обратно, так и не пригубив. – Пиво я никогда не любил, – сказал он решительно. – Но согласись, она выглядит счастливой. Так что для нее все сложилось наилучшим образом.
– Да, – вздохнула Анджела. – И эти очаровательные ребятишки.
– Очаровательные? Один из них в течение всего обеда кидал в тебя горох. Мне кажется, несколько горошин даже застряло у тебя в волосах.
– Правда?
– Позволь мне, – сказал Филипп и протянул руку через стол. Он достал горошину и ласково погладил Анджелу по щеке. Она улыбнулась:
– У него просто трудный возраст. Ты, наверное, в его возрасте делал то же самое.
– Делал. Но такие проказы были направлены исключительно на моего брата или, в крайнем случае, на гувернантку. Теперь я понимаю, почему отец держал нас в детской, пока мы не подросли.
– Кстати, о твоем отце, – начала Анджела, – ты ведь ничего не знал о письме и о соглашении?
– Я знал о деньгах и о том, что она приняла тысячу фунтов за отказ от замужества. А вот о письме я не знал.
– Знаешь, мне совершенно ясно, что он любил тебя. Иначе он не стал бы договариваться с ними, чтобы спасти тебя от дуэли.
– Я всегда считал, что я небезразличен ему как наследник, а мои проступки его волновали, поскольку могли опорочить его доброе имя. Честно говоря, я всегда думал, что он не питал ко мне отцовских чувств.
– Если ты серьезно задумаешься, то поймешь, что это не так. И потом, ты ведь был не единственным сыном.
– Об этом я не забываю. Между прочим, на моем фоне Девон казался просто идеалом. Да, возможно, отец меня все-таки любил. Но мне кажется, что было бы лучше, если бы он вообще не вмешивался. Тогда я научился бы разбираться с последствиями своих поступков намного раньше.
Филипп задумался.
Протянув руку, Анджела накрыла его ладонь. Он взял ее руку, провел большим пальцем по ее ладони, а потом их пальцы переплелись.
– Мой отец написал мне письмо незадолго до своей кончины, – сказал Филипп. – Я обнаружил его совсем недавно.