— Спокойной ночи, господа, надеюсь, ваш пыл к утру не иссякнет.
После чего выплыла вслед за служанкой из комнаты, где остались Монтгомери, Гелприн, Марвилл, Говард и Хилтон с Грэхемом.
— Послушайте, вы же это не всерьёз? — Монтгомери был по-прежнему раздражён, и взгляд, которым он смерил Арчибальда и Перси, был лишён всякой сентиментальности, — не лезьте туда. Местечко это явно нечистое, быть беде.
Хилтон и Грэхем смерили старика одинаковыми, ничего не выражающими взглядами. Никто из них не собирался возражать старому герцогу. В его годы боятся любого сквозняка, а уж провести ночь у склепа — эта мысль, как они поняли, просто до смерти пугала ветхого маразматика.
Оба вежливо поклонились, пожелав старику, Гелприну и Говарду с Марвиллом спокойной ночи и откланялись. Эдвард Марвилл задумчиво посмотрел на милорда Фредерика и тоже попрощался. Джеймс Гелприн, за всё время вояжа не обронивший ни слова, кивнул всем на прощание и исчез в затемнённом коридоре.
Чарльз Говард, в раздражении покусывая губы и склонив голову к плечу, поинтересовался:
— А почему вы полагаете, ваша светлость, что они хоть чем-то рискуют? Оба будут снаружи, вооружены до зубов. Что может случиться?
Герцог смерил Говарда долгим взглядом, снова отметив, как тот похож на попугая, и ответил:
— Не знаю, но не нравится мне всё это. А когда ваша свадьба с мисс Сэмпл?
Говард растерялся.
— Я… пока не знаю. Зачем торопиться в таких делах?
— Угу, — пробурчал себе под нос Монтгомери и, не прощаясь, направился к себе.
В своих апартаментах Монтгомери снова уединился у камина и задумался.
Ему что-то не нравилось в происходящем, но что именно — он не понимал. Может, он просто надышался зловонным запахом затхлого склепа, вот голова и разболелась, и мерещится всякое? Старого герцога особенно злило, что он не мог постичь, уловить ту деталь, тот факт, что вызывал его беспокойство. Нет, это были вовсе не гробы, непонятно как переворачивавшиеся в закрытой крипте, и не запланированный ночной вояж Хилтона и Грэхема к склепу. И не выстрел пьяного сторожа в кладовой. А что? Что так тяготит, тянет сердце и беспокоит, точно болезненная заноза в пальце?
Он промаялся полчаса, но так ничего и не понял. Вызвал камердинера, и Джекобс принёс пижаму.
— Что слышно в замке? Что тут говорят по поводу склепа?
К его удивлению, Джекобс не улыбнулся.
— Все точно воды в рот набрали, милорд, разве только конюх сказал, что это чертовщина. Мне показалось, об этом здесь вообще говорить не любят, по крайней мере, слуги. А вот племянницы графа, — камердинер наклонился к уху господина, — как услышали, что вся компания ушла к часовне, заволновались. Мисс Монмаут сказала, что герцогиня просто ведьма, приличная, мол, леди не будет ходить по подобным местам, мисс же Сьюзен, хоть согласия между сёстрами никогда не было, тоже говорит, что леди Хильда стремится приворожить всех мужчин в замке, и она, мол, настоящая колдунья.
— Что, Говард и Марвилл не обременяют себя ухаживаниями? — усмехнулся Монтгомери.
— Ничуть, милорд. Мисс Монмаут вчера всю ночь проплакала, а мисс Сэмпл пыталась поговорить с мистером Говардом о свадьбе. Он сказал, что хотел бы подождать смерти дядюшки, которая явно не за горами, а спешить со свадьбой, мол, опрометчиво.
— Приданое в сто тысяч даст ему пять тысяч годовых.
— Именно это мисс Сэмпл ему и сказала, но мистер Говард ответил, что в тех кругах, куда он хотел бы ввести её, таких денег недостаточно.
— И что дальше?
— Не знаю, милорд, разговор был в музыкальном зале, потом туда вошли мистер Хилтон и мистер Грэхем.
— Ясно.
Он хотел было отпустить Джекобса, но тот неожиданно наклонился к хозяину.
— Если позволите, милорд… — Монтгомери поднял голову. — Тут… что-то не то творится.
Старый герцог пронзил камердинера острым взглядом.
— Не то? Что именно не то?
— Не знаю, милорд, — пожал плечами слуга, — да только тут нет никого, кто служил бы дольше года. Половина замка — вовсе необитаема, сам же замок — это лабиринт какой-то. Я трижды пытался пройти на верхний этаж, а попасть туда не мог, лестницы ведут в никуда или в одни и те же залы, ты и не замечаешь, как ходишь по кругу. — Он развёл руками. — Нет, я все понимаю. Старый замок, военная крепость, узкие переходы, каменные лестницы и двери, которые открываются посреди стены. Все понятно. Но паучьи мотивы на канделябрах, крюки в потолках и смрадные запахи? Главный дымоход при сильном ветре воет волком, челядь вечно жалуется на хлопающие двери, шаги по ночам, движущиеся огни, дверные ручки, которые поворачиваются сами собой.
— У меня в Брэмонте почти то же самое, — вяло отмахнулся Монтгомери, ожидавший услышать нечто более интересное. — Эти замки строили не для жизни, а для обороны. Их легче снести, чем перестроить. Я в Брэмонте недавно тайник обнаружил с десятью мешками сгнившего овса. Тридцать лет мимо по коридору ходил, а тайной двери не замечал. Тут ничего особенного нет.
Вышколенный слуга не возразил, молча поклонился и исчез.
Монтгомери несколько минут сидел, уставясь слезящимися глазами в каминное пламя. За время, прошедшее в замке, его приятно удивил Генри Корбин. Если в лондонском клубе он порой позволял себе коробящие Монтгомери комментарии и замечания, то теперь его слова были суждениями истого джентльмена. Как это он сказал? «Выискивать грехи и срам предков — это Библия определяет как хамство. Мне не хотелось бы заслужить такое наименование…» Прекрасно сказано!
Странным казался и Джеймс Гелприн, молчаливый мастер покера и виста, скупой на слова и жесты. Корбин назвал его палеографом и полиглотом. Тот действительно часто заходил в библиотечный зал, выносил оттуда тяжёлые фолианты, тащил их сам, не доверяя слуге, к себе в апартаменты. Точно ли полиглот? И тот ли он вообще, за кого себя выдаёт? Но даже если и нет — что с того? Не Гелприн вызывал его опасения, совсем не он.
Но что же все-таки тяготит-то? Старый герцог вздохнул, потом махнул рукой и направился в постель.
Улёгшись под тёплое одеяло, Монтгомери быстро задремал. Перед ним уже в сонном видении проносилось что-то туманное, мелькали вечера в лондонском клубе, потом снился какой-то банкет, но тут его сон, точнее, лёгкая полудрёма была прервана: в освещённом луной окне показалась странная фигура, на миг заслонившая свет. Но Монтгомери не успел разглядеть её, как она сорвалась с подоконника и пропала из виду. Герцог поднялся с подушки и замер, вглядываясь в ночь. Всё было тихо.
Несколько минут старик сидел на постели, пытаясь понять, видел ли он что-то подлинное, или это был пустой мираж, однако так ничего не решив, вновь откинулся на подушку и вскоре уснул.
Глава 9. Кошмары брошенных невест
Только тот может считать себя свободным от зависти, кто никогда не изучал себя.
Мисс Кэтрин отбросила дневник и, кутаясь в одеяло, села на постели. Всё тело ломило от неудобной позы, болели виски и пекло веки. Её немного знобило.
Ещё совсем недавно она считала себя счастливицей. Эдвард Марвилл, с которым она познакомилась в Лондоне, сразу выделил её из светской толпы, стал ухаживать за ней, весьма прозрачно намекая на свои чувства. Мисс Монмаут он тоже показался приятным и утончённым человеком, к тому же их вкусы были поразительно общими, даже цветы и книги они любили одни и те же. Кэт радовалась, что скоро вступит в брак и навсегда покинет Блэкмор Холл, который ненавидела всей душой.
Замок всегда пугал её, по-настоящему пугал — с самого детства. Жуткие звуки по ночам и шелест шагов в пустых залах, неясные тени и призрачные силуэты в темных коридорах заставляли её покидать это место при первой же возможности. Семь лет она провела в столичном пансионе, возвращаясь в ненавистный Блэкмор Холл только на четыре недели. И эти короткие недели оставляли в душе ощущение ужаса: она то проваливалась на гнилых ступенях старых лестниц, то среди ночи просыпалась вся в поту от кошмарных сновидений, а однажды, перед отъездом, и вовсе упала в обморок, заметив на простынях следы странных лап, похожих на волчьи.