Голос Гелприна, хоть и негромкий, эхом отозвался от стен и прозвучал несколько зловеще.
— Вы полагаете, что мне угрожает опасность? — напрямик спросил герцог Гелприна.
— Разве я это сказал? — удивился Гелприн, — нет, вам ничего не угрожает. — Он скривил рот в ухмылке, — я вас уверяю также, что и джентльменам, покоящимся ныне в склепе, никакая опасность не угрожала. Их погубила собственная глупость, ударившая их о дно бездны.
Монтгомери понял баронета. Впрочем, его трудно было не понять: Гелприн выразился очень ясно. Более того, с высказанным мнением было трудно спорить — настолько несомненным оно было.
Но тут старый герцог снова насторожился.
— Так, стало быть, вы считаете, что этот случай… вы хотите сказать, что это не конец?
Гелприн улыбнулся, точнее, его губы слегка раздвинулись.
— Насколько я понимаю, нет. Хоть я могу и ошибаться.
Он поклонился и исчез в темноте коридора.
В замке повисла вялая тишина.
Монтгомери поплёлся к себе, в коридоре встретил Джекобса и лакея Корбина, нёсших ему в покои обед, подождал, пока они сервировали стол, сел обедать. Он не запомнил, что ел, поглощённый размышлениями, но мысли по-прежнему скользили мимо мертвецов в склепах, разбегались в случайных впечатлениях, цеплялись за пустые, несущественные детали.
Разговор с Гелприном оставил двойственное впечатление. Это был, безусловно, очень умный человек, однако что-то мешало Монтгомери проникнуться доверием к его словам и к нему самому. Какая-то странная двойственность, неуловимая порочность и, что скрывать, что-то дьявольское проступало в самом Джеймсе Гелприне — и это мешало поверить его предупреждениям.
Монтгомери понял, что лучше всего подождать, пока некое событие или слово не дадут ему новую пищу для размышлений, а пока решил отдохнуть и прилёг на диван. Некоторое время в голове его кружились недавние воспоминания: фонарь в склепе, резной ключ и дужка замка, бутылки, гроб достопочтенной Кэролайн Кавендиш, след узконосой туфли на песке пола. Казалось, он плавал в некоем наркотическом опьянении: картинка перед глазами, путанная, мозаичная и разрозненная, никак не складывалась в целый узор, разваливалась и расползалась.
…Его разбудил отчётливый стук в дверь, и Монтгомери с удивлением обнаружил, что за окном давно стемнело. Он и не заметил, как уснул. В дверь прошёл Джекобс и сообщил, что его хочет видеть мистер Том Брук. Монтгомери кивнул, укутался в плед. Он не знал, что сказать полицейскому сверх того, о чём они уже говорили, но понадеялся, что тот сам мог узнать нечто новое.
Но, едва Брук с блокнотом появился на пороге, произошло нечто странное.
Где-то в глубине коридора послышался крик — истошный, женский, быстро перешедший в визг. Столь громкий, что все вздрогнули. Монтгомери вскочил, Брук, который не успел сесть, резко развернулся к двери, столкнулся в дверном проёме с Джекобсом, Монтгомери невольно подтолкнул их, и в итоге все они вывалились в коридор и устремились вниз. На втором этаже вопль был слышнее, из апартаментов леди Хильды выглянули её компаньонка с котом на руках, сама герцогиня и Генри Корбин. Они тоже удивлённо поспешили вслед за ними.
Дверь в комнату мисс Сэмпл была распахнута. В покоях племянницы графа кричала молоденькая горничная. Вокруг сновали миссис Кросби и ещё одна незнакомая Монтгомери горничная, не пытаясь, впрочем, успокоить кричавшую, а напротив, тоже визжа, как полоумная. Корбин, привыкший к крикам в доме, опередил всех и первым оказался в комнате, однако тут же в ужасе попятился, едва не отдавив ноги мистеру Бруку.
На полу посреди комнаты лежала мисс Сьюзен Сэмпл в разорванном и окровавленном на груди платье. Сердца в её груди не было.
Монтгомери почувствовал, как на голове его зашевелились волосы: по всей комнате виднелись всё те же следы — хищные, окровавленные и когтистые. В распахнутое окно задувал, с шумом вздымая штору, холодный ветер. Истошный визг горничной и экономки звенел в ушах, рыдания завывали в такт порывам ветра. В комнате стоял странный запах — болотной гнили и чуть-чуть тянуло плесенью.
Первым опомнился Корбин. Он ринулся к плачущей горничной, резко схватил её за плечи и встряхнул.
— Мэри, не кричите! — та умолкла, точно захлебнулась слезами, Корбин же сразу обернулся к визжавшим женщинам и тихо, но внушительно сказал, — Дороти, Энн, замолчите. Уведите Мэри в её комнату, помогите ей прийти в себя. Принесите нюхательную соль, пошлите за доктором в Сохэм. Быстро.
Как ни странно, его голос подействовал на женщин с магической властностью, кричавшие умолкли и, чуть слышно всхлипывая и поддерживая трясущуюся девушку, торопливо вышли из комнаты. Полицейский, молча стоявший в углу, прислонясь к стене, теперь на ватных ногах подошёл к телу. Брук был сильно бледен, но, как заметил Монтгомери, проводил осмотр, несмотря на явную дурноту, достаточно педантично.
В комнате появился сэр Джеймс, как заметил Монтгомери, с зубочисткой в руках. Глаза его спокойно обежали комнату, труп и полицейского, стоявших у стены гостей Корбина. Затем он прислонился спиной к шкафу и начал методично чистить зубы.
Вскоре в коридоре послышались быстрые шаги, в комнате распахнулись двери, и в проёме появились Эдвард Марвилл и Чарльз Говард. Первый сначала оглядел толпу, потом опустил глаза к полу и побелел, как мел. Говард, чьи глаза сразу упёрлись в труп и полицейского, тоже побледнел, закусив губу и отвалившись к дверной раме. Он тихо прошептал: «Сьюзен…», и умолк. Эдвард же Марвилл довольно быстро пришёл в себя и тихо спросил у Корбина, где Кэтрин? Узнав, что, наверное, у себя, ничего не сказал, только опустил глаза.
Брук спросил Говарда и Марвилла, почему они подошли столь поздно? Оба джентльмена, нисколько не растерявшись, почти хором ответили, что оба были на прогулке в парке, дошли, беседуя, до конца аллеи, и только оттуда услышали крики. Сначала даже не поняли, что за звуки, потом поспешили в замок.
Герцог видел, что оба говорят правду, да и, признаться, трудно было предположить, что кто-то из них мог быть причастен к этой ужасной смерти, слишком уж невысокого мнения придерживался Монтгомери о смелости этих джентльменов.
Да и что скрывать? Он никого не подозревал. Не только Говард и Марвилл тут были явно ни при чём, но кто вообще мог совершить подобное? Это никому не под силу. «Безумный, страшный день, просто кошмар, — пронеслось в голове милорда Фредерика. — Мало двух мертвецов в склепе, так ещё и третий гроб… Но кто это, Господь всемогущий, кто это творит? Почему?»
Весь оставшийся день был бестолково-надрывным, всё пошло кувырком. Дождь за окном не смолкал ни на минуту, из плотницкой принесли гробы для двух погибших джентльменов, их тела на носилках уже доставили в замок, протрезвевший плотник получил указание сделать ещё один гроб — теперь для семейного склепа, но потом это приказание было отменено, Корбин решил заказать гроб в Сохэме. Две горничных попали Корбину под горячую руку, запросив расчёт, но не получив ничего, кроме приказания умолкнуть и исчезнуть с глаз долой. Корбин метался по замку, как потерянный, из коридора то и дело слышался его голос, зовущий лакеев.
Леди Хильда, бледная и молчаливая, без единого вопроса направилась в свои покои, сопровождаемая служанкой и Эдвардом Марвиллом, который весьма кстати догадался предложить растерянной герцогине руку. Чарльз Говард проводил их тяжёлым взглядом, но вынужден был остаться в покоях Сьюзен.
Говард был подлинно выбит из колеи и растерян. Утреннее известие о гибели Хилтона и Грэхема, что скрывать, основательно порадовало его. Он и мечтать не мог о подобном — и вот, удача! Теперь оставалось отделаться от Сьюзен и попытаться обольстить герцогиню.
Но были и два «но». Во-первых, не следовало всё-таки разрывать со Сьюзен, пока не ясно, удастся ли ему понравиться леди Хильде. Он рисковал, погнавшись за двумя зайцами, не поймать ни одного. Во вторых, теперь опасным конкурентом становился Марвилл, который, естественно, тоже не захочет упустить свой шанс.
И вот теперь — внезапная гибель Сьюзен. Жуть этой смерти, при всем его равнодушии к невесте, на минуту ошеломила и смертельно перепугала. Она заставляла предположить, что упорно отрицаемое Генри Корбином призрачное чудовище Блэкмор Холла — всё же не выдумка кухарок. Оно реально, причём, настолько, что способно убить. Хилтон и Грэхем, что и говорить, два глупца, игравшие с опасностью, и потому — сам виноваты, но Сьюзен ни с чём не играла. Выходит, опасности подвергается любой, живущий в замке?