Шугар Раутборд Сладость мести
Пролог
Нью-Йорк, лето 1991 года
Влажной губкой Гарсиа осторожно дотронулся до идеальной, безупречной кожи своей двадцатичетырехлетней пациентки. Умело обработав страшный кровоподтек под глазом, он провел по порезу на скуле. Еще один кровоподтек виднелся поверх полных, таких прежде нетерпеливых губ. Моргая воспаленными глазами, Гарсиа потянулся за чистым тампоном. Ему не раз приходилось гримировать на ходу актеров — комиков из шоу Дэвида Леттермена, спьяну грохнувшихся прямо на сцене, приводить в божий вид девушек с обложки модного журнала «Воуг», прибывших в фотостудию прямехонько с ночного загула, по слухам, он делал макияж самой Имельде Маркос перед ее отъездом на заседание суда, и, тем не менее, сегодняшняя работа оказалась для Гарсиа тяжелейшим испытанием. Всю ночь он провел над обезображенным телом одной из самых красивых своих клиенток. Ну, а если верить броскому заголовку с обложки «Тайм мэгэзин» за эту неделю, то сейчас перед ним была «самая красивая девушка мира».
Он подумал, что теперь, как никогда, пригодился бы новый французский грим из его косметического набора, аккуратно разложенного на циновочке, расстеленной поверх простыни, но, увы, по контракту для макияжа мертвой фотомодели можно было использовать только продукцию фирмы «Кармен Косметикс». Гарсиа тяжело вздохнул. Он совершенно не горел желанием впутываться по такому поводу в судебную тяжбу. Отложив кисточку, он еще раз критически осмотрел лицо девушки. Тонко очерченный нос и глубоко посаженные глаза от природы не нуждались в тенях. Взяв увеличительное стекло, Гарсиа начал медленно изучать лицо и шею девушки и вдруг невольно содрогнулся, потому что наконец понял, что с нею сделали.
Несмолкаемый вой сирен на улице совершенно не мешал Гарсиа: он привык работать в цейтноте, в обстановке, когда внимание отвлекается на множество посторонних вещей. Его репутация «жонглера» и вошедшая в поговорку ловкость рук сделали его наиболее высокооплачиваемым в Нью-Йорке специалистом в своей области, получающим восемь тысяч долларов за час услуг. Сейчас он не покладая рук трудился над главным своим шедевром и время от времени, несмотря на царящий в помещении ледяной холод, сухой, чистой губкой вытирал со лба пот. Когда на пороге возникла женщина в белом халате с подносом, на котором холодно поблескивали хирургические инструменты, он жестом указал ей на иглу. Нужно было несколькими незаметными стежками зашить рану на лбу, чтобы скрыть от посторонних глаз глубокую вмятину у самого края волос. Публика должна видеть его пациентку, как всегда, безупречно красивой и ухоженной. Покончив с хирургией, Гарсиа рукой мастера сделал несколько заключительных штрихов: похлопал подушечками пальцев по тяжелому слою грима, устраняя последние видимые глазу изъяны, взбил щеточкой и подвел серым карандашом брови, закрепил их гелем, и теперь это лицо с невинным выражением любопытства и ожидания можно было хоть брать в рамочку и вешать на стенку. Иллюзия была столь сильной, что ему показалось: сейчас девушка поднимется, отбросит назад свои тяжелые волосы с медовым отливом, засмеется и восторженно выкрикнет с неистребимым техасским акцентом, как всегда это делала после макияжа перед фотосъемкой: «Отлично, дорогой, пусть все помрут от восторга!»
Упаковав все косметические принадлежности, Гарсиа горделиво выпрямился, чтобы окинуть последним взглядом дело своих рук. Блеск! Прямо как на фотографии с рекламой ночного крема производства фирмы «Кармен», которую он делал вместе с ней. Там она была снята мирно спящей во всей неотразимости своей ничем не омраченной красоты — символ их общей игры в недостижимое совершенство. Гарсиа впервые работал в траурном зале Дома гражданских панихид Фрэнка Э. Кемпбелла на Мэдисон-авеню и про себя отметил, что освещение здесь совсем недурное и вообще тут не так уж плохо; Флинг наверняка осталась бы довольной. Кажется, еще Трумен Капоте пошутил насчет некой леди, еженощно делавшей макияж в стенах похоронного бюро Кемпбелла. Как бы то ни было, Гарсиа сделал все, что мог, и даже больше. Флинг выглядела так, будто в следующую секунду встанет и ступит на подиум под ослепительный свет софитов, демонстрируя всему миру лицо, сияющее, как бриллиант в тысячу каратов. Лучезарная, в цвете молодости, свежая, пышущая здоровьем, она казалась почти живой.
Но только почти! Самая красивая женщина в мире была мертва. Газеты наперебой возвещали, что она покончила с собой. Но Гарсиа теперь знал, что это не так.
1
Кингмен Беддл вполне бы мог сыграть роль святого: ему не пришлось бы долго вживаться в этот образ. Вот и теперь, стоя в глубоком раздумье в председательском кабинете, разместившемся в небоскребе Беддл-Билдинг — этом трофее, полученном после одной из многочисленных судейских битв, — Кингмен, освещенный полуденным солнцем Манхэттена, профильтрованные и отраженные лучи которого впитывались темной тканью костюма, и впрямь походил на служителя Господа, а не на приверженца Маммоны. Однако трудно было придумать образ, более далекий от действительности. Хотя для публики он объявил себя католиком, а совсем недавно даже имел частную аудиенцию у папы Римского, красочный отчет о которой можно было прочесть в последнем номере «Нью-Йорк мэгэзин», еще лежавшем на безбрежной поверхности председательского стола, все это скорее относилось к имиджу, чем к реальной набожности Кингмена Беддла. Его единственной религией оставался культ обогащения, а Нью-Йорк восьмидесятых стал его Землей Обетованной.