Вирджиния Рендольф всегда придерживалась того мнения, что давно умершие хозяйки Боксвуда заслуживали того, чтобы перед ними снимали шляпу. Они с внешней легкостью и беззаботностью умудрялись поддерживать в порядке это обширное хозяйство, одновременно не переставая очаровывать соплеменников своим чисто южным шармом и изяществом. И в годы войны, и позже, во времена господства нахлынувших с Севера проходимцев, мужчины преклонялись перед боксвудскими женщинами, не имевшими себе равных, и не Кингмену Беддлу было нарушать эту святую традицию, тем самым оскорбляя тени и дух Боксвуда. Пора, пора уже Энн подняться наконец с постели!
— Эй, поставь-ка эту вазу с розами на поднос! — скомандовала кухарка Ева своему мужу Хуку, только что разместившему сорванные под самшитом алые и желтые розы в изящной хрустальной вазе. Затем она постелила на поднос мадейровскую льняную салфетку, накрыла серебряной крышкой тост, поставила фарфоровую чайную чашку в цветочках из УТРЕННЕГО китайского сервиза и похожую по расцветке подставку для яиц; последним штрихом этого натюрморта стал свежий номер "Нью-Йорк дейли сан".
— Она к этой еде и не притронется, — прокряхтел муж, медленно поднимаясь с плетеного кухонного стула. — Она ничего не говорит и ничего не ест. Эта женщина и так дышит на ладан, а тут еще схлопотала нервное расстройство. Никогда раньше не было в доме ничего подобного.
Он двинулся по переходу, соединяющему кухню с главным зданием, — переход был построен недавно, в 1870 году. Когда в 1730 году возводился центральный корпус усадьбы, кухню решили сделать отдельно, чтобы огонь в очаге, не дай Бог, в случае чего не перекинулся на поместье.
Хук, что-то бормоча себе под нос, вошел в вестибюль главного здания, увешанный "фамильными" портретами. Он гордо нес поднос мимо Рендольфов, Бердов, Гаррисонов, Картеров и Боллингсов, строго взиравших на него с бледно-зеленых панелей стен. Портреты, портреты, портреты — написанные в Ричмонде, по всей Виргинии, в усадьбах и домах по обеим берегам медленно текущей Джеймс-ривер.
— Хм, — бормотал Хук, взбираясь по большой лестнице, — хоть бы одна живая душа. Кругом только мертвецы: мертвецы на стенах, живой мертвец в спальне, даже пес, Лабрадор Скайлер, старая развалюха, и тот целыми днями валяется, не двигаясь. Может, и он тоже мертвый?
На первой лестничной площадке старого слугу чуть не сбила с ног Другая.
— Хук, зря стараешься. — Другая ловко приподняла внушительную крышку с подноса для тостов и сунула нос внутрь. — Если чай не приправлен "бурбоном", мама к нему не притронется.
Она запихала в рот тост и яйцо одновременно и, почти давясь, быстро начала пережевывать.
— Мама все равно этого есть не будет, — пояснила она Хуку все еще с набитым ртом.
— Лучше бы вам не делать этого, мисс Энн, — заметил ей Хук. — Вам полагается быть на диете, а вашей маме — приниматься за еду… И вообще, не след говорить о вашей маме эдаким манером, без уважения.
— Я ее уважаю. И люблю, — сказала Другая, облизывая губы. — Это бабушка вышла на тропу войны и вот-вот объявится, чтобы вести переговоры, а мама сказала, что ей нужно хорошенько подкрепиться. У меня две пустые бутылки под свитером.
Хук открыл рот от удивления. Хотя при необъятной комплекции, отличавшей Другую, было невозможно догадаться, где именно она прячет бутылки.
— Ящик стоит в коптильне, три бутылки на голубятне и одна у камина под портретом генерала Роберта Е. Ли. Но лучше поторопиться, мисс Энн. Мисс Вирджиния появится с минуты на минуту… а может, и раньше.
Энн понеслась к камину, чтобы побыстрее освободиться от бутылок и взять взамен новый пузырь "Виргинского джентльмена", спрятанный под большим, в три четверти, портретом Роберта Е. Ли. А Хук в это время уже стучал в дверь спальни Энн Рендольф Беддл.