— Господи, спасибо, — прошептал Джайлз.
В зале пронесся шепот, становившийся все громче и громче по мере того, как зрители выражали свое отношение к решению присяжных заседателей.
Когда Джайлзу и Сабрине удалось пробраться к тому месту, где находилась Клер, ее уже не было. При первых же криках Эндрю схватил ее за руку и увел через боковую дверь из зала. Вокруг слышались одобрительные восклицания людей, оживленно обсуждавших увиденное. Джайлз посмотрел на сестру и улыбнулся.
— Я боялся, что они будут так же весело и громко кричать, когда ее поведут на казнь… Но все равно, я рад слышать все это… Держись, Брина, — сказал он, предлагая ей свою руку, — теперь нам нужно, чтобы толпа с таким же почетом пропустила нас.
Клер мысленно следовала тем же путем, каким ее вот уже несколько дней подряд вел Эндрю: сначала к тому времени, когда она была замужем, потом в зал заседаний, затем к рассказу о своей жизни… Она чувствовала в душе полную пустоту. Клер казалось, что ее тело лишено веса… Она даже не вполне понимала смысл судебного вердикта. Ей вспоминалось, что будто бы прозвучали слова «не может быть призвана виновной», но едва секретарь произнес их, Эндрю буквально вытащил ее из зала, прежде чем к ней хлынула толпа.
Клер предполагала, что это, должно быть, хороший вердикт, раз ее адвокат, сидящий напротив, улыбался и говорил о том, какую прекрасную работу она проделала. «Что же такого хорошего сделала я? Рассказала все? Сумела выжить? Убила своего мужа? Господи, как пусто и… страшно», — вихрем пронеслось в ее голове. Клер закрыла глаза и откинулась на спинку сидения кареты, в которую ее усадил Эндрю.
— С вами все в порядке, леди Рейнсборо? — участливо спросил он, беря ее за руку. Это прикосновение, живое и теплое, вернуло ее в мир действительности. Она открыла глаза и улыбнулась ему.
— Не знаю, мистер Мор… Я… ничего не чувствую. Даже облегчения… Вероятно, я должна… Кажется, меня не повесят и не сожгут…
— Вы прошли через ужасное испытание, леди Рейнсборо. И вы пока еще в весьма угнетенном состоянии, — разъяснял Эндрю. — В вашем сердце скопилось столько всего, что оно не в силах вместить что-то еще. Сейчас вы поедете домой и там, наедине с собой, во всем разберетесь… Вам сразу же станет легче.
«Домой? А где этот дом?» — подумала Клер.
Когда она была маленькой девочкой, то жила под родительским кровом, но никогда не чувствовала себя дома… Потом жизнь в Уиттоне… Здесь Клер чувствовала себя уютно и каждое лето представляла себе, что возвращается домой, к Сабрине и, особенно, к Джайлзу. Почему она не захотела построить свою семью два года назад с лордом Уиттоном? Наверное, потому, что Джайлз стал для нее таким простым и родным человеком… А потом ее домом стали Джастин и Девон. Хотя Клер знала, что по закону она получит теперь оба дома, и в городе, и в деревне, все же чувствовала себя как бездомная.
Дверь открыл Питерс, прибывший незадолго до них. Клер показалось, что она впервые видит этого человека. Этот мужчина знал все о жестокости ее мужа и… ничего не делал. «Но что он мог бы сделать?» — подумала Клер.
— Пожалуйста, Питерс, распорядитесь, чтобы пришла служанка леди Рейнсборо, — попросил Эндрю.
— Да, сэр.
— Нет, Питерс! — воскликнула Клер, когда дворецкий собирался выполнить указание.
Эндрю с удивлением посмотрел на нее.
— Пожалуйста, передай Лизе плату за два месяца и скажи, что она уволена.
Дворецкий всегда гордился тем, что умел сдерживать свои чувства, но этот приказ заставил его приподнять брови, то есть показать свое изумление.
— И еще, Питерс, пошлите, пожалуйста, лакея в дом Уинстонов и передайте Марте Бартон, что я очень бы хотела, чтобы она вернулась на свою прежнюю работу ко мне, если она, конечно, не против.
Дворецкий поклонился:
— Будет исполнено, миледи.
— Бог помогает вам, Клер, — сказал Эндрю, когда Питерс вышел. — О, пардон, я хотел сказать «леди Рейнсборо».
— Пожалуйста, называйте меня Клер.
— Тогда и меня зовите по имени.
— Не хотите ли лимонада, Эндрю? Вы, наверное, измучены не меньше, чем я…
Мор помедлил с ответом. Клер выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок. Ей ли сейчас принимать гостей и оказывать знаки гостеприимства? Но ему очень хотелось пить, да и ей тоже не помешает немного освежиться и отдохнуть… Поэтому он поклонился и сказал:
— Спасибо, леди Рейнсборо, то есть, я хотел сказать, Клер.
Гостиная находилась в той части дома, которая была затенена большими каштанами. Дневная жара начала понемногу ослабевать, и Клер приказала лакею, принесшему поднос с напитками, открыть балконную дверь.
— Пожалуй, это легкое дуновение ветерка дает почувствовать благодать небес после пребывания в аду, — произнес Эндрю, развязывая галстук. Но тут же поняв, что поступает вопреки правилам приличия, стал быстро извиняться. Но Клер просто не приняла его извинений.
— Пожалуйста, Эндрю, после всего, что нам пришлось пережить вместе, вы, наверное, должны узнать меня получше и понять: ваше поведение сейчас не может шокировать меня. Как вам повезло, что на вас такая одежда, которую очень легко можно снять.
Проговорив эту фразу, она коснулась пальцами своего тяжелого черного платья. Эндрю поднял свой бокал.
— За самую смелую женщину, с которой мне когда-либо доводилось сталкиваться.
В знак протеста Клер подняла руку:
— Нет, за самого настойчивого и знающего защитника. Правда, ведь я обязана вам жизнью, — пылко воскликнула она. — Только сейчас мне стало понятно это. И хотя не знаю, что буду делать в дальнейшем, я буду в вечном долгу перед вами.
Когда она большими, жадными глотками допила свой лимонад, Эндрю спросил:
— Вы останетесь здесь, Клер, или отправитесь к вашим родителям?
— Не знаю, Эндрю… Сейчас моя душа пуста… Куда пойти женщине, убившей своего мужа? — произнесла она, пытаясь придать этому тяжелому для нее вопросу подобие шутки, но в действительности очень страдая.
— Клер, вы хорошо знаете, что, если бы вы не убили его, он покончил бы с вами.
— Я это чувствовала… Но сейчас мне кажется, что этого никогда не было. А впрочем… Нет, кое-что было, но не со мной, а с кем-то другим. Я как бы наблюдала все происходящее со стороны. Как будто жили две женщины, две Клер… Одна стояла с каминными щипцами над своим мужем, другая же наблюдала за ней. И ни первая, ни вторая ничего не чувствовали. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь обрести прежние чувства… — промолвила она с грустной улыбкой.
— Я уже видел подобное, Клер, — успокаивающе произнес Эндрю. — Вы все еще в шоке… Это должно скоро пройти. Во многих случаях, связанных с насилием, жертве кажется, что она…
— Но ведь жертва не я, Эндрю, жертвой стал Джастин.
— О, нет, моя дорогая. В этом случае на вас выпали основные страдания… Но сейчас пришло время, когда вы сможете отдохнуть, — сказал Эндрю, поставив бокал и направляясь туда, где сидела Клер.
Она, не отрываясь, смотрела на балконную дверь, но, казалось, ничего не видела. Протянув руку, Эндрю забрал ее бокал и поставил его перед ней на стол. Клер повернула голову и словно впервые за весь день увидела его в истинном свете. Волосы Эндрю распрямились, частично от жары, частично от того, что он расправлял их руками; узел галстука был немного ослаблен. Под глазами обозначились темные круги, говорившие об огромной ночной работе перед процессом.
— О, Эндрю, вы выглядите хуже, чем я, — произнесла она милым голосом, чтобы он не обиделся. — Я отдохну, и тогда, надеюсь, что-то вернется ко мне… Мне очень больно вспоминать обо всем, но все же спасибо вам.
Клер колебалась, продолжать ли дальше, и наконец решилась.
— Мне кажется, что наши отношения приобрели нечто большее, чем отношения подзащитной и адвоката. Наверное, мы стали друзьями. Смею надеяться, что и вы так думаете, не правда ли? Эндрю улыбнулся:
— Ну, конечно. И я с нетерпением жду вашего подарка… Вы подарите мне вальс, когда вернетесь в свет?