Но прежде чем Хэнк собрался с мыслями, решив не продолжать этот разговор, Анджела, глубоко вздохнув, начала говорить:
— Это тот день, когда отец бросил нас. — Ее выразительное лицо отразило печаль и горечь от предательства близкого человека. Хэнк почувствовал, как в глубине сердца у него рождается сочувствие.
Он крепче сжал ее руки, желая хоть как-то поддержать ее. Анджела закусила губу, очевидно сдерживая слезы, которые стояли у нее в глазах. Ясно, что боль до сих пор не оставляет ее. Уход отца из семьи — что может быть горестнее?
— Я не подозревала, что у моих родителей проблемы. Они никогда не скандалили, и я думала, что все прекрасно, тем более, что мама забеременела. Но однажды летним утром я проснулась и увидела, что отец собирает свои вещи. — Слезинка покатилась по щеке Анджелы, а Хэнку с трудом удалось подавить желание наклониться и смахнуть ее. — Он заявил, что уходит. И ушел. Мы остались с мамой одни.
За последние два дня Хэнк видел Анджелу возмущенной, высокомерной, раздражительной, но и мягкой, обаятельной. На работе она была сама выдержка и спокойствие. Но представить себе, что она скрывает в глубине души такую боль и страдания, он не мог. Как же так получилось, что ее страдания далеко не безразличны ему?
— Я больше никогда его не видела и ничего не слышала о нем, и… мне всегда казалось, может быть, я не та дочь, которую он хотел иметь. Но разве детей любят за красоту или ум? А мама и будущий ребенок — о них он подумал?
— Хэнк, какие эмоции вызвали у тебя воспоминания Анджелы? — спросила Барбара.
Хэнк посмотрел на свою секретаршу: ее глаза, такие печальные от горестного воспоминания, глаза брошенного ребенка, глядели на него, как бы требуя утешения.
— Мне очень жаль ее, я разделяю ее боль и хочу, чтобы она забыла это печальное прошлое.
— Говори с женой, — настаивала Барбара, — а не со мной.
— Мне очень жаль тебя, — тут же исправился он. — Я хотел бы когда-нибудь увидеть его и сказать, что он — кретин, раз не понял, что семья — это главное для человека, а тем более дочь с таким любящим сердцем.
Хэнк не лукавил: он интуитивно чувствовал, что она способна на безграничную и бескорыстную любовь — это доказывала любовь к брату. Где сейчас ее отец? Знает ли он, какие замечательные дети выросли у него? — спрашивал себя Хэнк.
— Твоя очередь, Хэнк, — предложила Барбара.
Он задумался на какое-то время, потом пожал плечами.
— Я — один из тех людей, детство которых ничем не примечательно.
— И день смерти твоей матери для тебя был безразличен? — спросила Анджела.
— Может быть, это прозвучит ужасно, но мне было пять лет, и у меня почти не осталось воспоминаний о том дне, когда она умерла. К тому же она так часто лежала в больнице, что оставалась для меня почти незнакомкой.
Хэнк посмотрел на Анджелу, а потом перевел взгляд на Барбару.
— Боюсь, что не смогу поделиться с вами тяжелыми воспоминаниями, потому что у меня их просто нет.
— Ну, а когда продали ранчо? — спросила Анджела. Этот вопрос заставил Хэнка пожалеть о своей откровенности.
— Ты права, это был тяжелый день, — согласился он, глубоко вздохнув.
— Продолжай, Хэнк, — попросила Барбара. — Неужели ты не почувствовал в тот день… разочарования или сожаления?
Солги, приказывал Хэнку внутренний голос. Придумай что-нибудь, удовлетвори их любопытство, оставь подлинные чувства при себе. Но… правда сама собой сорвалась с его губ:
— Местный банк изъял все наше имущество за неуплату. День, на который назначили аукцион, стал самым черным днем в моей жизни. — Перед глазами Хэнка возникло ранчо, пастбище, конюшни… Они с отцом стояли и наблюдали, как вывозили мебель, уводили домашний скот. Именно в тот момент его душа наполнилась бессильным гневом, и он познал настоящее горе. — И Разбойница тоже пошла с молотка… — Его голос задрожал от горечи, когда он вспомнил, как его любимую лошадь, надежного друга, на его глазах повели к трейлеру. И еще одно горе Хэнк пережил, но уже в двадцать лет, когда его подружка, Сара Вашингтон, бросила ему в лицо, что больше не любит его.
— О, Хэнк, как ужасно это услышать в двадцать лет! — воскликнула Анджела с сочувствием.
— Продолжай, — приказала Барбара. — Обнимите друг друга, это поможет вам облегчить боль.
Прежде чем Хэнк понял, что произошло, Анджела села к нему на колени и опустила голову на его плечо.
Хэнк закрыл глаза и прижал ее так близко, что со стороны они казались единым целым. Но поза была такой интимной, что, когда Хэнк постарался отстраниться от Анджелы, у него ничего не вышло: ее волосы пахли свежесорванным цветком, а от тела исходило что-то такое обволакивающее, что он совершенно забыл о присутствии Барбары и ее упражнениях: удовольствие обнимать эту девушку вытеснило все мысли из его головы.
Не в состоянии сдержать свой порыв, Хэнк протянул руку и коснулся выбившейся из-под заколки пряди ее волос.
— Побудьте здесь еще минут десять, успокаивая друг друга, и мы можем считать наше упражнение законченным. — Барбара подошла к двери и улыбнулась им. — Встретимся вечером за ужином. — И вышла из библиотеки.
Когда дверь за Барбарой закрылась, Хэнк понял, что ему следует отпустить Анджелу: без присутствия психолога эта игра не имела смысла, притворяться больше не надо. Но позволить Анджеле сейчас уйти? Нет, нет и нет! Будем утешать друг друга и дальше… До вечера, а там посмотрим.
Обнимая и лаская ее глазами, Хэнк понял, что сейчас совершит еще одно безумство. Здравый смысл буквально вопил внутри него, что это непростительная глупость, но, не в силах противостоять нахлынувшему желанию, он еще крепче прижал Анджелу к себе и поцеловал.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Забавно… Губы, которые совсем недавно казались тонкими и маловыразительными, на самом деле мягкие и чувственные.
Хэнк осторожно коснулся губ, но скоро почувствовал, что остановиться не в силах, и прикоснулся к ее языку своим. Желание все больших ласк охватывало его, особенно после того, как Анджела ответила на его поцелуй. Ее губы были невинные, — это он сразу почувствовал, — но уже таили пробуждающуюся чувственность. Хэнк упивался этим сочетанием. Сердце бешено колотилось, но он этого не осознавал. Анджела отвечала на его ласки, извиваясь в его руках, словно кошка под нежными руками хозяина. Он ощущал полноту ее груди, с трудом сдерживаясь от желания ласкать ее…
Хэнк провел руками по ее спине, нащупал заколку, которая сдерживала ее волосы, и расстегнул замочек. Густые кудри рассыпались у него в руках, но Анджела отпрянула, прервав поцелуй.
— Что ты делаешь? — спросила она слабым, задыхающимся голосом, потом наклонилась и дрожащими руками подняла заколку. Ее щеки залил густой румянец.
— Что? — глупо переспросил он, стараясь выиграть время, чтобы взять себя в руки и хоть немного забыть вкус ее губ. Честно говоря, он сам был ошеломлен глубиной желания, которое пробудил в нем этот поцелуй.
— Почему ты поцеловал меня? — повторила она, избегая его взгляда и нервно собирая волосы в «хвост».
— Если ты не хотела, зачем тогда ответила на поцелуй? — не нашел он сказать ничего другого.
Ее щеки еще гуще залились румянцем, руки дрожали, но Анджела не стала притворяться.
— Я не говорила, что мне не понравилось. Я просто спросила — почему?
Хэнк встал и провел рукой по волосам.
— Не знаю, — правдиво признался он. — Мне показалось, что мы оба были готовы к этому. Возможно, я не прав. — Впервые в жизни он извинялся за свой поцелуй.
— Ладно, принимаю объяснение, — смилостивилась Анджела и посмотрела ему в глаза. — Но ты удивил меня: разве поцелуи входят в контракт? Придется доплачивать, — она натужно улыбнулась.