— На кого?
— На картину.
Он покачал головой.
— Я ничего не желаю брать у этого человека. И не желаю смотреть на тебя его глазами.
— Понятно, — она подождала несколько минут, заметив, как медленно он ходит по комнате, тихо поглаживая стоящую вокруг мебель.
— Я думаю, что переоденусь, — наконец, она нарушила молчание.
Он посмотрел на нее.
— Отлично. — И вдруг спросил: — Почему, Маргарита?
— Почему? — слабо отозвалась она.
Он стоял, положив руки в карманы. Затем решительно пересек комнату и обнял ее за плечи. Она чувствовала, как он жадно смотрит на ее профиль, возможно, пытаясь угадать, что изображено на картине.
— Почему ты разрешала себя разглядывать этому человеку и… публике?
— Это было вполне прилично. Ты увидишь, если посмотришь на портрет.
— Я видел работы этого человека, и это совсем не то, что я имею в виду. Я не говорю о твоей одежде, я говорю о твоих эмоциях. Ты ведь знала, что это будет продаваться за деньги? Что это будет висеть в выставочных залах и гостиных и весь мир будет разглядывать тебя?
— Разве это имеет значение?
— Конечно. Очень большое.
Она замешкалась на мгновение, затем ответила:
— Мне нужны были деньги.
— Ты могла их заработать каким-то другим способом.
— Каким? Проституцией?
— Черт возьми! — он тряхнул ее. — Ты знаешь, что я даже подумать об этом не могу!
Нет. Он не мог. Всего несколько недель назад, прежде чем приехать в Солитьюд, она знала, что он готов ее обвинять в этом грехе. Значит, он очень сильно изменился. Они оба очень изменились за то время, пока они вместе.
Она, наконец, сказала:
— Я пыталась найти другое место. Но я нуждалась в надомной работе.
— Твой отец заставлял тебя работать?
Она помолчала.
— Нет. Я не жила с ним с тех пор, как вернулась во Францию.
— Тогда почему ты не могла работать в какой-нибудь школе или магазине?
— Я должна была сидеть дома.
— Почему?
Было очевидно, что он не может понять то, что она с таким трудом пыталась ему объяснить. Но ей нужно время. Просто чтобы собраться с силами.
Чтобы приготовить себя к тому, чтобы стать отверженной.
— Сперва я пробовала шить, — сказала она так, словно не расслышала его вопроса. — В основном вечерние платья. Я делала это вручную — вот почему мы с Софией так хорошо друг друга поняли. Но я не могла ей признаться, что когда-то выполняла подобную же работу, поэтому позволила ей навязывать мне ее собственные взгляды на одежду. И мой опыт к тому же не был очень удачным.
— Как долго ты этим занималась?
— Около двух месяцев — большую часть зимы. Но я не смогла закончить эти вещи и не окупила расходов на ткани. Я залезла в долги.
— Ты была одна?
— Нет, со мной были тетя Эгги и дядя Уилсон. И Нанни Эдна.
— И конечно, они все сидели на твоей шее?
Она покачала головой.
— Нет. Это не совсем так. Они мне по-своему помогали. Нанни Эдна давала мне деньги из пенсии своего мужа, тетя и дядя занимались производством пряжи. Но я не могла их просить оплачивать медицинскую помощь… в которой я нуждалась.
— Медицинскую помощь? — спросил очень тихо Брэм.
— М-могу я сперва переодеться? — спросила она неуверенным тоном. Она хотела переменить настроение, попытаться вернуть те доверительные отношения, которые были между ними до того, как им сообщили об этой проклятой картине.
— Пожалуйста, — взмолилась она, так и не дождавшись ответа.
— Пять минут, — неожиданно жестко сказал он.
— Конечно.
Она направилась к ширме и взглянула на свои наряды. Слава Богу, София постаралась и сшила ей большинство платьев с завязками спереди — возможно, потому, что чувствовала, что Маргарита будет стесняться просить о помощи при одевании, или просто потому, что считала, что женщина должна быть независима… Постепенно она разделась догола. Затем она так же не спеша оделась в изящное пышное домашнее платье, сшитое из голубого шелка, завязала на шее ленту и вышла к мужу.
ГЛАВА 14
В комнате было тихо, все вещи отбрасывали густые тени. Так много всего произошло. И так много еще не случилось. Но Маргарита уже решилась, она чувствовала, что прекрасное будущее ускользает от нее, и ощущала в себе силу, ведущую ее к разрушению. Можно было лишь уповать на провидение, которое позволит ей спокойно пережить следующие дни; она знала, что правда должна быть раскрыта, а секреты — уничтожены.
— Брэм! — мягко начала она, направляясь туда, где он тихо сидел в темноте, глядя на огонь, пляшущий за решеткой в печи.