Она воздела кверху руки.
— На меня обрушилась тяжесть немыслимой ответственности. Твой уход на войну, подозрения моего отца относительно моего положения, мысли о ребенке и страх смерти… Я не знала, как поступить и к кому обратиться за помощью. Я лишь была уверена, что должна уехать в более спокойное место… домой… во Францию. Это было единственное, на что я тогда была способна. Кроме того, я думала таким образом спасти тебя от твоей войны.
Он смотрел в темноту, сгустившуюся за ее спиной.
— Ребенок.
— Я хотела сказать тебе, прежде чем он родится, как только я оказалась дома. Но выяснилось, что разыскать тебя очень трудно. Письма, которые я отправляла в Солитьюд, возвращались назад нераспечатанными. У меня не было возможности воспользоваться моими знакомствами с главами Союза. Это продолжалось до тех пор, пока я не обнаружила твое имя в списке солдат, погибших за Конфедерацию.
— Нет.
Она удивленно посмотрела на него.
— Нет. Я не вступал в армию Конфедерации. — Он пристально глядел на нее. — Я был шпионом от армии Союза. Сперва как личный сопровождающий генерала Мида, затем, позже, после Пинкертона, в новой секретной службе.
Маргарита была потрясена.
— Шпион? — прошептала она. Ей показалось, что подобное слово нельзя произносить громко. Это было невероятным. Но она не сомневалась в том, что он говорил ей правду. Это было заметно по выражению его глаз, по его интонациям.
Наконец все прояснилось. Его кажущееся предательство, его поведение. Он по-прежнему пытался работать на благо Союза, но по-своему. Тихо. Без помпы и тщеславия.
— Поэтому ты был в списке погибших?
— Нет. Это действительно была канцелярская ошибка. В этот момент я перешел в командование. А клерк, видимо, объяснил мое исчезновение из документов гибелью при Бал Ране.
— А шрамы? — прошептала она.
Он кивнул.
— Частично во время других сражений, но самые глубокие я получил при Бал Ране. Это был для меня переломный момент. После этого я перестал лояльно относиться к Югу. И тогда мне стало намного легче участвовать в битвах.
Маргарита закрыла лицо руками, чувствуя, что сейчас расплачется. Она не должна показывать ему свои слезы.
Однако Брэм обнял ее и провел через комнату, а она даже не заметила, что происходило вокруг. Она не соображала, что делала, но лишь обвила руками его шею и прижалась к нему, ощущая его тепло, его силу.
Допуская ошибки, они оба остались верны себе. Маргарита осознала, что этот разговор не упростил их отношений, возможно, он даже в чем-то осложнил их, но большинство тайн теперь было открыто.
Ее охватила усталость.
Почти все тайны.
Он словно бы прочитал ее мысли.
— А ребенок? — вдруг простонал он, страшась услышать ее ответ. — Что случилось с ребенком?
Судя по выражению его глаз, по тому, как похолодели его пальцы, сжимавшие ее запястья, он думал, что его сын умер. Маргарита лишь надеялась, что правда не покажется ему намного хуже его предположений.
— Пойдем со мной, — она повела его через всю комнату, туда, где стоял ящик, присланный Жоли. Постепенно она вскрыла его, сердце ее бешено билось.
Брэм, судя по всему, не понял, почему она сочла необходимым сменить тему беседы. Он было открыл рот, чтобы спросить ее, но, встретившись с ней взглядом, промолчал, чувствуя, что ей трудно сейчас что-либо объяснять.
Маргарита усадила его на железную кровать.
Оставив его сидеть на середине комнаты, она вернулась к ящику и заглянула внутрь. Жоли таким образом пытался ей намекнуть на то, что ей пришла пора помириться со своим мужем.
Отцом Джеффри.
Картина была завернута в муслин, чтобы влажный холодный воздух на пароходе не повредил ей. На портрете была изображена Маргарита в одном из самых своих удачных ракурсов, с обручальным кольцом на руке, которое ей когда-то подарил Брэм.
— Жоли поступил опрометчиво, подарив тебе нечто, связанное со мной, — тихо сказала она. — Но я думаю, что он пытался таким образом передать мне, что я должна покончить со своими тайнами.
Она сняла с картины обертку и встала перед ней так, чтобы Брэм не мог видеть изображение.
В течение нескольких лет эта картина была первой вещью, которую она видела, просыпаясь утром, и последней, на которую она смотрела перед тем, как заснуть вечером. И этот ритуал никогда не нарушался, за исключением последних нескольких недель.