Я кивнула в знак согласия.
— Да, иногда чаще. — Я уставилась на свои штаны, рассматривая волокна. — Всё началось с того, что я просто хотела проверить, как он, и удостовериться, что малыш упорно борется. Но затем, следующее, что я помню — я снова оказалась там, блуждая и спрашивая у медсестер, как у него дела. Я чувствовала себя ужасно, что у него нет семьи. Единственный человеческий контакт, который у него был — медсестры, и даже в этом случае их время распределено между другими новорожденными, которые требуют такого же, если не большего внимания. Это так несправедливо. Я знаю, каково это быть одной, когда у тебя нет родителей.
Он внимательно слушал.
— Хорошо, я многое понял. Так ты хотела, чтобы он почувствовал любовь. Но ты тоже его любишь?
Я могла только честно ответить.
— Да, думаю да.
— Он — хрупкий маленький человечек. То, что ты делаешь, настолько самоотверженно, и это замечательно. Ты понимаешь, насколько у тебя большое сердце? На протяжении всей нашей учёбы нас учат не привязываться к пациентам. Это нормально — быть чутким к ним, однако, привязанность не приветствуется. Большинство из нас избегает этого. Мы приходим, выполняем свою работу и уходим. Уверен, ты встречала врачей, которые приходят, чтобы проверить младенца, но остальное оставляют эту работу для медсестер. Но вот это нечто гораздо большее. — От волнения он положил руку на руку. — Аннабелль, посмотри на меня.
Я не могла сопротивляться его просьбе. Я посмотрела на него.
— Это достойно похвалы.
У меня в горле образовался ком, и я сглотнула.
— Правда? Или это глупо?
— Почему глупо?
— Я не знаю. Может, потому, что он не мой. Я имею в виду, что действительно привязалась к нему. Правда. Он подключен к аппаратам, которые помогают ему дышать, через трубки он получает еду прямо в желудок, чтобы ему не приходилось переваривать пищу — это всё кажется мне таким несправедливым. Я не знаю, почему хочу проводить с ним время. Просто так происходит.
Он наклонился вперед и целовал меня в лоб. Это было так мило.
— Если ты считаешь правильным, то продолжай это делать. Кроме того, исследования показывают, что подобного рода контакт ускоряет процесс выздоровления.
— Я знаю.
— Так не подвергай его сомнению.
Я сделала паузу, задумавшись на секунду, стоит ли рассказать ему остальное.
— Я назвала его.
— Что?
— Я никому не говорила но, когда я разговаривала с ним или пела ему, то решила, что он заслуживает иметь имя, а не просто запись в карточке «Младенец Марч». Я назвала его Ноа. Оно ему подходит.
Голубые глаза опустились на меня.
— Хорошее имя.
Это была не та реакция, на которую я рассчитывала после моей маленькой исповеди. Большинство мужчин, услышав о младенцах и детских именах, сваливают к чёртовой матери. Тёрнер удивил меня, не сделав того, на что я рассчитывала, когда всё выплыло наружу. Я не знала, обнять ли его за понимание, то ли подвергнуть сомнению его здравомыслие, что он не подумал, что я сумасшедшая.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что у тебя хватило сообразительности спросить. Не то чтобы это было простой темой для типичного мужчины.
Он положил руку себе на грудь.
— Ой. Я типичный?
В этот раз я потянулась к нему. Не имею понятия, откуда взялась эта храбрость, однако это казалось уместным. Мои пальцы обхватили его щеку.
— Ты со всем не типичный. — Время остановилось. Я потерялась в нем, каким-то образом он заставлял меня чувствовать себя так. Но затем он задавал свой следующий вопрос:
— Что произошло с твоими родителями?
Моя рука упала. Ещё одна тяжелая тема. Разве недостаточно тяжелых тем для одного вечера?
— Что ты хочешь узнать?
— Ночью, когда всё произошло. Ты была там?
— Нет. Но должна была быть.
Он нахмурился.
— Ты должна была там быть?
— Я имею в виду, в автомобиле. Мои родители отправились в горы в свой ежегодный турпоход. Они делали это ещё с тех пор, как я была ребенком. Это был единственный отпуск для всех нас, который мы с нетерпением ожидали каждый год. Я не была одним из тех подростков, которые избегали своих родителей. Я любила быть рядом с ними. В тот год я слегла с каким-то сумасшедшим гриппом. Моя мама хотела всё отменить, но я убедила ей, что буду в порядке. Соседи были рядом, и я была достаточно взрослой, чтобы водить машину, если мне что-нибудь понадобится. Никогда не забуду, как она сопротивлялась. Мой папа говорил, что мы можем повременить до следующих выходных, но в действительности, становилось уже слишком поздно для этого года, а я не хотела быть причиной, из-за которой они в первый раз пропустили бы свой традиционный поход. Я пообещала, что буду держать телефон поблизости и, если что-нибудь случиться, дам им знать. Они были на обратном пути после трехдневного путешествия. Мне наконец-то становилось лучше, и я ждала возвращения их домой тем вечером. Но раздался стук в дверь. — Я закрыла глаза, пытаясь сдержать слёзы. Я не говорила об этом и даже не позволяла себе думать об этом уже много лет. Воспоминания были слишком болезненными, и я не хотела это вспоминать. — Я смутно помню офицера, который сообщил мне, что произошло. Они были не далеко от дома. Возможно в часе езды. У кого-то выдалась длинная смена, и он заснул за рулем, выехав на встречную полосу. Машина была полностью уничтожена. Заднее сиденье, где должна была сидеть я — искорёжено. Оба умерли на месте. Офицер спрашивал меня, есть ли кто-нибудь, кому я могу позвонить, но никого не было. Моих бабушек и дедушек уже давно нет в живых, а родители были их единственными детьми. Они похоронены недалеко отсюда, но я не навещаю их могилы с похорон.