Выбрать главу

Хотя было уже поздно, сон не шел. Кэтлин знала, что ночь вступила в свои права, поскольку ослабел поток мыслей — все, кроме охраны и тех, кто страдает бессонницей, отправились спать. Она удивлялась, что не может заснуть. Хотя чувствовала себя лучше, ибо теперь все знала. Жизнь при постоянном неведении того, что случится завтра, когда тебя окружает ненависть слуг и почти всех людей, была просто ужасной. Она жила в постоянном напряжении и едва выносила его.

Наверно, в конце концов она задремала, но тут в ее сон ворвалась враждебная мысль.

Кэтлин заворочалась. Ее усики слана — крохотные жгутики цвета старого золота, поблескивавшие в копне черных волос, обрамлявших тонкое личико, — приподнялись и задрожали, как травинки под легким дуновением ветра. В их подрагивании была напряженность.

Несущая угрозу мысль, которую уловили в окутанном ночью дворце Кира Грея антенны Кэтлин, наконец дошла до ее сознания. Она вздрогнула и проснулась.

Мысль на мгновение задержалась в ее мозгу — четкая, жестокая, кровожадная. Сон улетел прочь, словно ее облили ледяной водой. И тут же мысль исчезла, будто никогда и не существовала. Осталась только мешанина образов, долетавших из разных уголков дворца.

Кэтлин застыла, из глубины ее сознания постепенно пришло объяснение тому, что произошло. Кому-то не хотелось ждать завтрашнего дня. Кто-то сомневался, что казнь состоится, и решил поставить Совет перед свершившимся фактом. Существовал лишь один человек, достаточно могущественный, чтобы взять на себя убийство. Это был Джон Петти, начальник тайной полиции, фанатичный ненавистник сланов… Джон Петти так ненавидел ее… Убийцу послал он.

Невероятным усилием она успокоила нервы и до предела напрягла мозг. Секунды текли, а она продолжала искать тот мозг, где мгновением раньше пронеслись мысли об убийстве. Шорох внешних мыслей превратился в ревущий поток, потрясший ее. Она уже давно не исследовала этот мир, лишенный способности контролировать свои мысли. По ее воспоминаниям, в нем было много грязи, но действительность оказалась куда хуже. Сжав зубы, она противостояла потоку, пытаясь изолировать каждую отдельную мысль. В мозгу возникла фраза:

«Боже, надеюсь, никто не заметит, что он сегодня смошенничал на овощах!»

Должно быть, жена второго повара, жалкое богобоязненное существо, жившее в постоянном страхе, что вскроется мелкое воровство ее мужа.

Кэтлин на мгновение испытала симпатию к этой женщине, которую мучила совесть. Но тут же изгнала жалость — ведь та же самая женщина однажды просто по злобе влепила Кэтлин пощечину и без всякого мысленного предупреждения.

Кэтлин продолжала поиск с торопливой настойчивостью. Образы мелькали в ее мозгу с калейдоскопической быстротой, принимались и тут же отбрасывались, поскольку не имели ничего общего с разбудившей ее угрозой. Во дворце существовал свой собственный мир интриг, амбиций и личных трагедий. Она подсматривала тяжелые сны, ворочающихся в кроватях людей. И планы тех, кто не спал, а оттачивал свои замыслы.

И вдруг она наткнулась на безжалостную мысль, на твердое намерение убить ее! И опять эта мысль мгновенно исчезла. Но Кэтлин ощутила непосредственную опасность, ибо мысль обрела мощь из-за близости ее хозяина.

Странно, почему она с таким трудом обнаружила убийцу. Мозг ее буквально испытывал боль от смены жары и холода: мысль возникла и в третий раз. Теперь она знала, кто это. И поняла, почему ей было так трудно обнаружить враждебный мозг. Он тщательно пытался не сосредоточиваться, намеренно порхал с одного образа на другой, а потому его мысли почти не отличались от тех, что носились по дворцу.

Он, похоже, много тренировался, но все же не был Джоном Петти или Киром Греем, которые могли думать, не выдавая себя другим. Ее будущий убийца все же обнаружил себя, несмотря на все ухищрения. Стоит ему только проникнуть в комнату, и она…

Она замерла. Ее на мгновение охватила паника, когда истина вдруг предстала перед ней. Человек уже находился в комнате и на четвереньках подползал к кровати.

Кэтлин показалось, что время застыло. Она целиком, даже руки, была укрыта одеялом. Она знала, что от малейшего движения крахмальные простыни зашуршат. Тогда человек прыгнет на нее, зажмет под одеялом и она окажется в его власти.

Она не могла двинуться. Ничего не видела. Но только чувствовала растущее возбуждение убийцы. Ритм его мыслей ускорялся, и он уже не отвлекал себя тысячами других образов. Его кровожадные намерения сияли, как огонь маяка, резко и жарко, — ей даже пришлось изолировать часть мозга, столь сильна была почти физическая боль.

В то мгновение, когда человек перестал скрывать свои намерения, Кэтлин прочла план нападения. Этого человека назначили часовым у ее комнаты. Но это был не тот часовой, который обычно находился здесь. Она удивилась, что не заметила подмены. Часового, похоже, сменили, когда она спала. Или была слишком сильно занята собственными переживаниями, чтобы обратить внимание на такую деталь.

Она почувствовала, что убийца привстал и склоняется над кроватью. Заметила сверкнувшее лезвие кинжала.

Ей оставалось лишь одно: она резким движением набросила одеяло на голову и плечи захваченного врасплох человека. Затем спрыгнула с постели, тенью скользнула в сторону, смешавшись с тенями комнаты.

Человек, барахтавшийся в одеяле, которое на него набросили сильные руки Кэтлин, сдавленно закричал. В его крике звучали удивление и страх перед тем, что означал для него этот провал.

Кэтлин ощутила все это, услышала, как он выпрямился и замахал руками, пытаясь разглядеть ее во тьме комнаты. Ее вдруг посетила странная мысль, а стоило ли вылезать из постели? Если смерть должна была прийти, какой смысл откладывать неизбежное? За нее ответил инстинкт самосохранения. Пришла мысль, что, если кто-то хотел убить ее сегодня, значит, завтра казни не будет.

Она глубоко вздохнула. Первый приступ тоскливого ожидания миновал. Теперь она испытывала глубокое презрение, видя жалкие потуги убийцы.

— Дурак, — с презрением сказала она, и еще никогда не был столь жестким ее детский голосок, — думаешь, можешь справиться со сланом в темноте?

Было жалко смотреть, как человек, размахивая рукой, бросился на голос. Жалко и ужасно, ибо мысли его были пропитаны животным страхом. Кэтлин, стоя босиком на холодном полу в другом углу комнаты, вздрогнула от отвращения. И добавила звонким девичьим голоском:

— Будет лучше, если вы удалитесь. Если уйдете тут же, я ничего не скажу мистеру Грею.

Но человек ей не поверил. Он слишком боялся и ничему не верил! Ругаясь, он бросился к двери, к выключателю. Она ощутила, что он одной рукой выхватил револьвер, а вторая нащупывает выключатель. Он предпочел рискнуть, попытавшись скрыться от охраны, которую привлечет звук выстрела, чем признаться начальнику в поражении.

— Глупый дурак! — снова крикнула Кэтлин.

Она знала, что делать, хотя и делала это впервые. Бесшумно скользнув вдоль стены, она ощупала панели. Открыла потайную дверцу, нырнула в отверстие, задвинув панель на место, и побежала по скупо освещенному коридорчику. В конце его была вторая дверь. Кэтлин распахнула ее и оказалась в богато обставленном кабинете.

Вдруг напуганная собственным поступком, Кэтлин замерла на пороге, не сводя глаз с мошной фигуры человека, что сидел за столом и писал при свете рабочей лампы. Кир Грей не сразу поднял голову. Девочка быстро сообразила, что он знает о ее присутствии, и воспользовалась передышкой, чтобы рассмотреть его.

В главе государства было нечто величественное, что вызывало восхищение даже в тот момент, когда она была подавлена страхом перед ним. Резкие черты Кира Грея выдавали благородное происхождение. Казалось, он целиком поглощен письмом, которое писал.

Она могла прочесть лишь лежащие на поверхности мысли, и ничего больше. Кир Грей — она уже давно сделала это открытие, — как и Джон Петти, обладал отвратительным преимуществом думать в ее присутствии таким образом, что она не могла прочесть его мыслей. Сейчас она воспринимала лишь слова письма. Ей не хватило терпения, письмо ее не интересовало, и она воскликнула: