— Кто он ваще? — спросил затем парень.
— Виталя шестерка, — пренебрежительно ответил Саныч. — Синяк какой-то…
— А тачка?
— Спиздил…
— Че ты с ней делать будешь? — речь парня пьяно поскальзывалась.
— Че — че делать? Новая «пятера», бль! Да Коляну ее скину. Десять минимум даст.
— Как вытащим?
— Да-кая херня, вытащим… Трактор, если че, бль, подгоним.
— А с этим че?
— Че — вон в лес оттащим, прикопаем. Кто его искать будет…
— А ты его — это?
— Хер знает. Кая, бль, разница… Давай, оттащи его туда — далеко не надо, не возись, чтоб только с дороги видно не было. На — сделаешь контроль в голову, с предохранителя снять не забудь. С утра с лопатами подъедем. Только место, бль, запомнить надо… Ща фонарь дам…
Через полминуты Кирилла ухватили за щиколотки, развернули и с натугой, со сдавленными матюгами поволокли. Он захлебнулся в грязи, остатки щебня рванули ухо — Кирилл изо всех сил старался не дернуться. Над ним мягко взревел мотор — похоже, Саныч пробовал, прочно ли сидит «бэха».
Глина под щекой сменилась влажной травой. Зашелестели, захрустели кусты, матюги парня стали энергичней. Кирилл чувствовал, как ветки цепляются за одежду, как льет с мокрых листьев. Парень отпустил одну его ногу, потом опять подхватил, потом снова бросил. Наверное, пытался одновременно светить себе фонарем и буксировать Кирилла, но не хватало рук. Беспрерывно и невнятно ругался, хорошо залитый.
Наконец звучно отшвырнул фонарь и потянул тушу вслепую, тараня шумящий подлесок, треща валежником. Какой-то сучок, процарапав Кириллу грудь, пырнул в подбородок. Ему казалось, пол его лица уже стесано до кости.
— Намана? — крикнул парень.
— Ну подальше, бль, ну поедет кто…
Парень матернулся и отпустил обе Кирилловы щиколотки. Шелест и хруст, показалось, удалялись. За фонарем пошел?.. Кирилл не стал гадать и ждать — рванул с места, из положения лежа, на четвереньках, в первую попавшуюся сторону, ни черта в кромешной темени, в густых зарослях не видя, запутываясь и обдираясь.
— Куда? Сука! Стоять!!! — заорали позади.
Кирилл въехал лбом в поваленный ствол, дико извиваясь, пробороздив спину, чуть не застряв задницей, протиснулся под ним, по-крабьи отскочил вбок, под защиту косматого бурелома, едва не пробил шею суком, полоснувшим по касательной. В затылке лупил барабан-«бочка», тарелками звонко жахала кровь, но и сквозь такую драм-секцию Кирилл слышал, как хором вопят эти двое. «Бах! Бах! Бах!» — брызнули вспышки. «Бах!..» — с промедлением. «Бах!..» Понять, куда он палит, было невозможно. Кирилл замер, втянув голову в плечи, потом тихонько пополз на карачках дальше, чувствуя, как течет по шее теплое, стискивая зубы от боли в правой своей злосчастной ноге. Из-за листвы пробивался свет фар — ориентируясь по нему, он удалялся от дороги. Где-то в зарослях отчаянно шуршали, рыкали и гавкали, замелькал фонарь — в стороне.
Еще минут пять Кирилл передвигался на четырех костях, затем не без усилия встал, цепляясь за прутья брызгающихся кустов, — и ощупью, сильно хромая, мучительно перелезая через коряги, спотыкаясь о валежник и налетая на стволы, попер наугад через чащу.
Рассвет застал его в поле. Просторном плоском запущенном поле с щетиной перелесков на горизонте, в быстро стаивающих островках тумана. Через поле невесть куда тянулась узкая, скользкая, в лужах, тропка — параллельно остаткам заросших мокрыми сорняками борозд. У этой тропы, в этой траве и лежал Кирилл: навзничь, полуоткрыв рот, мелко дрожа, глядя невидящими глазами в блеклое утреннее небо с цветными штрихами облаков.
…Долго, неизвестно сколько, бесконечно, он продирался через лес, то и дело застревая в непролазном, ощетиненном, колюще-режущем буреломе. Он не представлял себе и не пытался определить направление движения — что толку в кромешных потемках?.. То, обессилев от этого слепого медленного продирания, думал: «пересижу ночь» — и валился под ближайшее дерево. То, окоченев в неподвижности, решал, что лучше хоть как-то шевелиться…
Кирилл смутно помнил, что одна нога у человека чуть длиннее другой, поэтому заблудившиеся в лесу часто ходят по кругу — но что надо делать, чтобы этого избежать, не знал. Саднило разодранное лицо, ломило ушибленный затылок, и, главное, все сильней ныло проклятое колено, заставляя снова садиться. Или вдруг начинала страшно кружиться голова — он жмурился, хватался за первый подвернувшийся ствол, громко вдыхал-выдыхал сквозь выбитые зубы… Забрел на болотину и, потеряв остатки ориентации, все чмокал и чмокал жижей, продавливающейся из-под мягких ухабов; пару раз провалился до середины голени.