Расстроились гости. Не такой прием ожидали, ну да что теперь поделаешь. Каждого беда коснуться может. Поняли все, прошли, да за стол сели, меду хмельного с хозяином отведали. Пошло сватовство. Но тут Межа подхватился.
— Ой простите старого, совсем запамятовал. Сейчас сосед придет, урон смотреть. Вы посидите чуток, я быстренько, одна нога там, а друга ужо тута. — И вон выскочил, а сам дочку за руку, и к первым сватам бегом, а те уже волнуются, что за шум во дворе? Успокоил их Межа, мол дрова привезли, и с ними еще чарку хмельную пригубил, как и положено, до дна. В голове зашумело, видано ли дело, с двух-то столов хмельное лакать. — Смотрите, — говорит, — покудова кровинку мою, а я дрова приму, выгружу. — А сам вновь ко вторым сватам. — Дочурка прихорашивается, — молвит, — понравится вам хочет. Простите уж за ожидание. — И еще чарку, уже с ними, до дна.
Несколько раз так сбегал, а мед-то штука коварная, не сразу наземь положит, но непременно так и сделает, ежели меры не знать. Ноженьки заплелись у Межи, да упал он во время очередной перебежки, и уснул, аки младенец, лежит да посапывает.
Дочка как раз первым сватам показывалась. Вторые ждали — пождали, да терпелка закончилась. Пошли выяснять, куда хозяин подевался. В горницу входят, а там их невесту, кою сватать пришли, какие-то мужики осматривают, едва не ощупывают. Вскипела кровушка праведным гневом, да еще и на хмельную голову, вот разбираться и не стали, сразу в драку кинулись.
От горницы одни щепы остались. Дочке нечаянно в глаз заехали, синяк знатный оставили. Потом, конечно, разобрались, что да как. Руки пожали, по чарке примирительной, из того, что неразбито осталось, выпили, да ушли восвояси, плюнув на сватовство непотребное.
Проснулся Межа уже утром. Во рту огурец малосольный, рядом крынка с квасом, да дочка с синяком, и в слезах, рыдает белугой.
Такие вот дела... Ославился на всю округу хитрюга-мельник. Мимо него да дочки, с тех пор, без шуток более никто ужо не проходил. Злые у людей языки. Так и осталась девка одна. Никто более на приданное богатое не позарился.
— Брехло. — Повернулся обиженный Филька, было видно, что он внимательно слушал, и едва сдерживал себя, чтобы не вмешаться. — Это же я тебе рассказывал эту сказку, и не так все было.
— А я ее Храбу рассказал. — Передразнил друга высунутым языком Светозар. — Моя сказка, как хочу, так и баю, не лезь. — Он резко развернулся к парню. — А вот еще одна. Слушай...
Глава 22 Сбор трав
Степь — это бескрайнее море бушующей в порывах ветра, перекатывающейся волнами теплого океана травы, убегающей за тонкий горизонт вечности. В нос бьет пьянящий, горьковатый запах полыни, а в начале лета, еще и перемешанный с ароматом благоухания цветов воздух, на столько густой, что его кажется можно пить.
Нескончаемый стрекот кузнечиков, жужжание шмелей и трудолюбивых пчел, висит в воздухе какофонией жизни, и небо... Наваливающееся своей бесконечной глубиной, останавливающее восторгом сердце, заставляющее трепетать душу, удивительной красоты небо.
В степь можно без ума влюбится, или возненавидеть всей душой, но только одно невозможно, это остаться безучастным.
— Приехали. — Филька ловко соскочил с головы коня на переднюю луку седла, заставив Храба вздрогнуть от неожиданности, а оттуда спрыгнул на землю. — Не люблю степь, словно на накрытом к трапезе столом стоишь, в качестве основного блюда. — Он настороженно огляделся. — И духи тут какие-то все злобные, один только ырка чего стоит. Пакостник, и кровосос, от упыря только тем и отличается, что не так быстр в движениях, и с человеком обликом схож еще, не отличишь издали, и если бы не горб да руки ниже колен, так костру, как усталого путника приветишь.
Днем оно еще ничего, если только полуденницу встретим, но она девка пугливая, ей одинокого путника подавай, а нас трое, а вот ночью ырка непременно заявится, тем более мы с собой такой кусок мяса привезли. — Он угрюмо посмотрел на Храба. — Тебя недотепа касается. Про мясо — это про тебя. Ты посторожись, в глаза той нечисти не смотри, а то морок наведет, будешь для нее лакомством безвольным, сам жилу на шее под клыки подставишь, да еще радоваться будешь, и приятного аппетита желать, пока кровушку сосать будут. — Он притопнул ногой. — Тут лагерем встанем. Вон ручеек недалече, и по всем признакам жар-цвет тут где-то рядом за полночь объявится. Запах его чую, мертвечиной от него за версту несет. Вот от чего так бывает? Красотой боги цветок наделят неописуемой, а пахнет тот на столь отвратно, что тошнит, и рвать тянет. — Он вновь посмотрел на парня. — Ну чего застыл? Слазь с коня, да костерок разводи, дров тут маловато, но вдоль ручья кустарника наломаешь, воду вскипятить хватит.