А Гудеев, никогда не слушая лекции вообще, шёл на экзамены и получал там свои отличные оценки. И его товарищи утверждали, будто все дни, выделенные для подготовки к экзамену, он тоже читал только художественные книжки! Как всегда! Вот и ответьте, товарищи учёные, как такое возможно?! Никак? Вот и я думаю также!
Выходит, то был непонятный никому экземпляр! Но экземпляр – уникальный. Благодаря чему, он и стал среди нас знаменитым.
Кроме всего прочего, Гудеев обладал совершенно уникальной памятью. Меня это не только поражало, но и заставляло остро завидовать, поскольку своей памяти я не имею. Так уж получилось! Ни зрительной, ни слуховой, ни музыкальной, ни образной! Никакой! Но я научился с этим недостатком бороться и даже жить. Это – отдельный разговор! Но теперь должно быть понятно, почему я завидовал Гудееву.
Моя зависть была белой, поскольку вреда я ему причинить не мог, как и он не был в состоянии хоть чем-то помочь моей беде. Но оставалась крохотная надежда, что я чему-то от него научусь. По части памяти. Отсюда и мой интерес к нему.
В один из самых заурядных дней я застал Гудеева в его любимом месте. Он сидел в туалете на подоконнике, забравшись на него с поджатыми ногами, но не читал, как всегда, а запальчиво выдавал один за другим куплеты из блатных песен! А рядом стояла подогретая группа болельщиков. Оказалось, Гудеев поспорил с кем-то, что вспомнит сто таких куплетов, и теперь болельщики считали их вслух, никак не допуская для себя, будто такое возможно! При мне набралось сорок пять!
Только представьте подобную задачу! Ну, кто из нас вспомнит столько же куплетов хотя бы из самых популярных, не блатных песен, которые для нас исполняют ежедневно? Я и трёх не наберу, пожалуй!
Кстати, через часок я вернулся поглядеть на результаты спора. Они были очевидными. Гудеев уверенно завершал декламацию очередного куплета, а болельщики восторженно фиксировали превышение планового количества – всего набралось сто пять, вместо ста!
Полная и убедительная победа! И уникальные способности! Жаль, однако, что они были направлены в сторону, противоположную прогрессу человечества!
Я же тогда не знал, как не скажу уверенно и теперь, с чем было связано – неужели с гениальностью? Но у нашего товарища периодически возникала острая потребность в алкоголе, и он как-то находил способы, чтобы приводить себя в состояние, которое славы ему не добавляло.
Такая вот история мне вспомнилась. Очень не хочется, чтобы по ней делали выводы о нас всех. Большинство из курсантов училища не только не страдало гениальностью, но и другими популярными пороками также не страдало!
Впрочем, сразу вспомнился ещё один товарищ – Хазиев Ринат. Он тоже при сдаче экзаменов был по-своему гениален. Являясь татарином в самом центре Татарии, он прекрасно этим пользовался. Был он удивительно хитрым и увёртливым. По крайней мере, когда на первом курсе я трясся перед экзаменом, как бы его не завалить, он лишь посмеивался, занимаясь, чем попало. «Так ведь преподаватель сам татарин! – усмехался Хазиев. – Разве он меня завалит?!»
И действительно, у него всё проходило весьма гладко, уж не знаю, о чем они говорили между собой по-татарски.
А если попадался русский экзаменатор, наш Хазиев вдруг совершенно забывал русский язык! Он настолько беспомощно что-то лопотал по-своему, что не пожалеть его было невозможно. Свою тройку он получал лишь потому, что, как думали о нём преподаватели, ему пока очень трудно учиться на русском языке. Но после экзамена Хазиев лишь ухмылялся: «Военная хитрость!» Русский он знал не хуже любого из нас!
После выпуска этого славного защитника отечества хватило ненадолго! Его распределили в место, действительно не слишком приятное для культурного отдыха – в Сары-Озек. Глушь беспросветная! Но ведь и красавица Алма-Ата была не столь уж далеко, если слишком одолевала тоска по цивилизации. Служили ведь наши ребята и там! Но только не он.
Там лейтенант Хазиев вдруг заболел странной болезнью. У него, видите ли, голова выросла до столь больших размеров, что он не мог пройти сквозь стандартные двери. Правда, со стороны это было не заметно. Голова как голова! Но Хазиев настаивал и, в конце концов, был комиссован по состоянию здоровья. Видно, опять татарская военная хитрость помогла решить возникшие шкурные вопросы!
71
«Как же давно всё это было! – удивился я воспоминаниям, порхающим в моей голове будто бабочки – туда-сюда, о том, о сём! – Полвека за спиной!»
И до чего же удивительно всё-таки устроена такая штука, как человеческая память! Насколько поражают иногда ее возможности! Говорят даже, будто они безграничны.