Может, сказалась именно та жизненная школа? Или очень хорошими оказались его учителя? Всё это возможно, но мало кому поможет извлечь хоть какие-то уроки для себя.
Мне это вспомнилось к тому, что в последнее время я наблюдал, как вдавливают в людей мнение, будто из советских детских домов дорога вела только в воры или бандиты. Кто этому поверил, пусть обернётся на нашего Пётра Пантелеевича. Он собой олицетворял самый правильный ответ на этот вопрос. Он был идеальным советским командиром, правда, всего на уровне роты, чем по своей численности и являлся наш курс.
А секретов у Титова, может быть, и не существовало. Просто умный порядочный человек, честно делавший своё дело и, главное, сумевший относиться к нам, мальчишкам требовательно, умно и справедливо. Относиться по-отцовски! Он понимал, что мы пока лишь дети. Физиологически взрослые, но ещё дети умом и душой, потому не всё понимаем, много мним о себе, самоутверждаемся, обижаемся ни на что…
Когда думаю об этом, всегда вспоминается Александр Бек с его «Волоколамским шоссе». Отличная книга. В ней прекрасно показано, как именно умный командир формировал свою дивизию, как воспитывал вверенных ему случайных и очень разных людей, настраивал их на выполнение своего воинского долга, а, в общем-то, на подвиг.
Вполне сознаю, что только благодаря Пётру Пантелеевичу на нашем курсе не привилась и так называемая солдафонщина. То есть, все требования службы в нас никогда не вдавливали, ломая нашу волю, как обычно это делается через глупые и всё-таки обязательные для армии приемы – строевую подготовку, уставы, запугивания и наказания.
На первый взгляд, никакого издевательства, как будто и нет! Одни лишь трудности овладения воинским ремеслом. Но это было официально, лишь для виду, но сама система подчинения младших старшим подталкивала некоторых командиров к замаскированным издевательствам, к подавлению личной воли подчиненных, а не к повиновению осознанному. То есть, к подавлению собственных интересов, своего «я», ради интересов своего народа, которому следовало служить!
Обычная практика состояла в том, чтобы сломить волю непривыкших к новому порядку и непокорных, еще вчера самостоятельных людей! Силой, давлением на психику, угрозами, внушением всевозможных страхов заставить подчиняться! Именно, заставить! Чтобы каждому стало ясно, что подчиняться всё равно придётся. Хотя бы затем, чтобы не вышло себе дороже!
В общем-то, это не что иное, как самая обычная дрессировка. Дрессировка животных. Только еще хуже, поскольку кусочка сахара за правильное поведение даже не предвидится. Только кнут и изнурение!
Людей со стороны необычно спокойное положение на нашем курсе всегда удивляло. Оно удивляло и нас самих, не то, что посторонних.
Поначалу нам тоже казалось, будто в армии без всей этой ерунды никак не обойтись. Но мы сразу заметили, что наш начальник курса не очень-то одобряет казенные словечки: «есть!», «так точно!» и «никак нет!» Нам он об этом, конечно, не говорил. И, разумеется, не одергивал нас, если мы их применяли, поскольку это требовалось воинскими уставами. Тем не менее, он приучал всех говорить нормальным человеческим языком. Никогда не давил на нас силой своей должности, своими погонами.
Военная специфика языка, объяснял он, должна проявляться в четкости и краткости формулировок, а не в громком выкрикивании шаблонных фраз. И, тем более, не в лизоблюдстве. «Никогда не теряйте себя перед начальством! Вы обязаны исполнять служебные приказы, но не извиваться перед теми, кто старше вас по положению, в стремлении услужить им лично». И мы это впитывали.
Будет понято неверно, если кто-то решит, будто наш Пётр Пантелеевич был молчуном. Совсем не так! Он весьма толково говорил по существу любого вопроса, интересно рассказывал, если уж начинал, прекрасно реагировал на чужие шутки, если они оказывались уместны. Но никогда не пустословил. Не рассуждал, бог весть о чём.
Поставит, бывало, без сюсюканья и долгих разъяснений нам задачу и, извольте выполнять! Только и уточнит напоследок: «Вопросы есть? Тогда вперёд!» Подразумевалось, что мы сами должны включать своё понимание и инициативу для решения любой задачи!
Впрочем, иногда и Пётр Пантелеевич мог продержать нас в строю с полчаса и даже дольше. Пока его самого не поджимал распорядок дня. Чаще всего, это становилось замаскированным, но заслуженным наказанием. Мы, разумеется, не радовались, но и не возмущались. Такое случалось, если нас, как полагал Титов, следовало слегка повоспитывать нравоучениями, что-то объяснить, от чего-то предостеречь, что-то вдавить в наше путаное представление о действительности. Например, в связи с чьим-либо вызывающим проступком. Но и тогда Пётр Пантелеевич выражал своё резкое отношение, даже возмущение и презрение, лишь к самому проступку, но не допускал оскорблений и унижений личности виновного.