Казалось, мы кем-то умышленно брошены на погибель. Мыслей от общего переохлаждения давно не осталось. Они попросту замёрзли в заледеневшем мозгу! Но даже потом, через годы, я часто вспоминал тот случай и снова зло чертыхался от бесполезного возмущения.
Как же так? Никто о нас, замороженных живых людях, даже не подумал! Выходит, наши большие начальники только приказывать и научились, не отвечая за последствия своих приказов, за свою нерешительность или недомыслие! Как бы мы воевали, промёрзшие насквозь, если бы тогда это реально понадобилось? Мы бы и рады, но усилиями больших начальников оказались бы не в состоянии.
Ни одна сволочь (и как же называть их иначе?) не считала себя обязанной хоть немного подумать о людях, которые не капризничают, а которые бессмысленно погибают!
Никто из высоких начальников, прикрывавших почётным караулом свои высокоподнятые задницы, не позаботился, пребывая в тепле, о брошенном на морозе личном составе.
Неужели столь сложно было дать команду, чтобы мы ждали вылета, а ещё лучше, самого прилёта маршала Якубовского из Москвы хотя бы в здании аэровокзала?
Но для того, чтобы дать подобную команду, следовало думать не о том, как угодить маршалу, значит, следовало думать не о себе, а о людях, которые обязаны тебе повиноваться и все твои приказы, даже самые бессмысленные и бесчеловечные, исполнять беспрекословно.
Кто из высоких начальников тогда думал о людях? И не только о брошенном на погибель почётном карауле, а вообще, обо всех самых простых людях, не занимавших высоких постов. А ведь именно таких в советской армии насчитывалось несколько миллионов.
Заботиться о них не значило выступать с высоких трибун, сверкая многочисленными наградами, а значило заботливо создавать этим людям человеческие условия в повседневной жизни с ее обычными и самыми необычными трудностями. С холодом, с жарой, жаждой, с невозможностью выспаться или помыться! Создавать людям человеческие условия, чтобы они могли выполнять возложенные на них обязанности.
Много ли таких трудностей испытывали, как и мы, люди с генеральскими погонами? И какая от них польза нашей стране, если они давно служили не народу, а своим начальникам, оберегая тем самым своё собственное и вполне безбедное существование?
Мы для тогдашних командиров оказались лишь средством, способом, подразделением – чем угодно, но только не людьми, заслуживающими к себе внимания!
К чему я опять затеял этот разговор? Да всё к роли личности на определенной военной должности! Наш Петр Пантелеевич, если бы поднялся до больших должностных высот (чего с ним не случилось), вёл бы себя иначе. В этом я совершенно уверен и, думаю, так же уверены были все мои однокашники. Он в любой ситуации остался бы настоящим человеком, потому и о других людях бы не забыл!
29
Баня нам полагалась раз в неделю. Она была на территории училища. И лишь однажды, когда что-то сломалось, Петр Пантелеевич строем повёл всех в городскую баню на улице Красной Позиции. Менее получаса ходьбы от училища. Разумеется, для нас, ведь более ста человек нахлынуло, всё было зарезервировано. Чтобы штатский народ не сошёл с ума от огромной очереди, вызванной нашим нашествием.
Как-то вечером наш взвод, раскрасневшийся после бани, вернулся в казарму. В руках у всех – обычная картина – мокрые полотенца, мочалки, завёрнутое в них наполовину раскисшее мыло. Как обычно, мы собирались всё это размеренно разложить для просушки, поменять постельное бельё, подшить свежие подворотнички. Всё, как водится.
Но в коридоре, нетерпеливо выглядывая из дверей своей канцелярии, нас в поиске первого встречного встречал Пётр Пантелеевич. Ему только что звонили с одиннадцатой кафедры, просили, по возможности, прислать курсантов для отбрасывания снега от учебного корпуса. Мол, работы минут на десять, но надо прямо сейчас.
Первым под руку попался я. Пётр Пантелеевич в двух словах поставил задачу, но я не удержался от возражения:
– Товарищ капитан! Разрешите, я всё там сделаю через часок! Мы вспотевшие после бани, а мороз ниже двадцати! Заболею ведь…
– Ты задачу получил? – спросил Пётр Пантелеевич в такой форме, что возражать не имело смысла. И, действительно, после такой фразы закономерно последовала предполагаемая ее концовка. – Вот и выполняй!
Делать было нечего. Я доложил командиру отделения, какую получил задачу, взял лопату и отправился отбрасывать снег. Работы оказалось много. Периметр здания – сто десять метров. Снег предстояло отбросить на метр. И хотя это и до меня в том году делали много раз, но после последнего снегопада снова навалило с полметра, да ещё прошлый снег успел слежаться. Провозился я там около двух часов.