Разве можно о сокровенном, о личном, тем более, об интимном, принадлежащем лишь двоим, – и вслух? Разве можно на всеобщее обозрение? И не стыдно? И не хочется провалиться от своего стриптиза?
Раньше любому было ясно, что это недопустимо, безнравственно, низкопробно, гадко. Теперь многим так уже не кажется! Приучили постепенно всех к безнравственности, к разврату. Он теперь всюду подаётся, как приправа. Сплошная мерзость в кино, в телевидении, в современных отрыжках, именуемых по-прежнему книгами, в которых описание надуманных небылиц подаётся вперемешку с кровью, зверствами и непременной порнухой!
Без этого сучья Мельпомена уже не мыслит своего «творчества». Растление населения, будто ничем аморальным уже и не является! Что происходит? Верхушка всё это одобряет! Одобряет превращение населения в животных! В таких же бессовестных и продажных, как они сами! Как на Западе, на котором воздействие этого комплексного яда давно испытано и дало нужные результаты! Не сами же они упразднили нравственность? Им это навязали, обязали! Приучили с детства! Вдавили вседозволенностью, а теперь уже и законами вдавливают! Там уже давно кошмар содомии состоялся! Там уже давно люди превращены в гадких животных.
Теперь настал наш черёд? Теперь пора давить тех, кто этому противостоит? А начиналось-то всё с простого – с возможности выставлять напоказ из корыстных целей абсолютно всё, что вздумается! Лишь бы навар был! Оказалось, что загнать эту заразу обратно в бутылку очень трудно! Это даже не джин! Низкопробность и тиражирование разврата – это же убийца всего человеческого! Потом опять эпоха Возрождения понадобится? Или теперь до того уже не дойдёт?
Какое же всё-таки чудо – эти летние каникулы! Но до Ашхабада ещё далеко! Сначала нужно прорваться через водоворот Домодедова! Хорошо бы, на ближайший ашхабадский рейс попасть, хоть через Красноводск, хоть через Баку!
Но это – вряд ли! Ближайший рейс будет моим только при сказочном везении! Хотя все милые женщины в синей аэрофлотовской форме, вершащие суд над жаждущими в процессе регистрации пассажирами, билетами и багажом, к солдатам и курсантам всегда относятся по-матерински.
Вот и проверю, какой я везунчик, и какой я летунчик!
44
Давненько всё было. Тогда сердце от счастья выпрыгивало, а сегодня от него болит! Ещё не хватает мне осложнений в полёте. Это всё от воспоминаний! Дополнительные волнения.
Откинув назад спинку кресла, я попытался хоть недолго подремать, надеясь именно так прекратить затянувшиеся воспоминания, но ничего не вышло. Они меня не оставляли, возникая бессистемно, то одни, то другие, и спать не позволяли. Оно и понятно! От каких-то картин мне становилось грустно, что-то другое, наоборот, веселило. Но каждое воспоминание непременно сменялось очередным. И, надо думать, так будет до бесконечности.
«Странно! Почему мне до сих пор вспомнились одни лишь командиры? А где преподаватели? А где все товарищи-однокашники? – удивился я. – В моём формировании как инженера приняла участие добрая сотня педагогов. До середины третьего курса у нас шла общеинженерная подготовка, как и в гражданских вузах, только более широко и глубоко, поскольку нас уже тогда приучали к инженерной деятельности с военной спецификой. Но на ранних курсах у нас большинство преподавателей были штатскими. Странно, что до сих пор никто из них не вспомнился. Даже женщины! А ведь получился бы весёлый разговор!»
Но если уж я задал направление воспоминаний, так они ему и подчинились сами собой.
В какой-то мере я помню абсолютно всех преподавателей. И не только тех, кто работал в нашем взводе. Помню и других, учивших моих товарищей из других взводов и даже работавших на втором факультете. Но их я знал поверхностно – фамилию, кафедру, возможно, что-то индивидуальное или выдающееся.
Как правило, наши преподаватели были довольно-таки интересными люди, не замыкавшими весь свой мир на работе. Таких преподавателей мы сразу выделяли из остальных. В первую очередь, конечно, обращали внимание на глубину их профессиональных знаний. Это выяснялось достаточно быстро и просто. Но мы весьма ценили и форму подачи материала. В ней угадывалась и личность самого преподавателя, и его отношение к нам, и мировоззрение, и характер, и темперамент.
Более всего нас радовали преподаватели, сами любившие работать с нами. Этого не скрыть! И, конечно, ценился юмор. Он не только поднимал настроение, но и подкрашивал нашу серо-зеленую жизнь. Помню полковника Концевого! Что ни фраза, то шутка! После неё он обычно выдерживал паузу, не переставая улыбаться во весь рот, и наблюдая нашу реакцию. На такие занятия мы спешили с ожиданием радости.