«Только не начать бы вспоминать всех подряд! – испугался я. – Тогда придётся каждому давать характеристику… Объяснять, почему запомнился этот, а не другой? С какой кафедры? Чем именно запомнился? И так далее. Зашьюсь, ведь! Сотни людей!
А всё-таки, кто же из преподавателей вспомнится в первую очередь? Кто из них в памяти всплывёт сам собой? Кто возникнет без нажима?»
45
Я подождал, прикрыв глаза, чтобы вспоминалось само собой, но ничего не вышло. Всё равно в тумане поплыли очень многие. И всё же одно лицо оказалось как-то ближе и ярче…
Пожалуй, это была она! Да, наша красавица Бочкова Л.Г.! А имя и отчество совсем не помню. Жаль, конечно, но что же всё-таки помню?
Нам она преподавала «Детали машин», но никто не вникал в то, что именно она старалась вдавить в нас согласно программе. Мы даже не конспектировали за ней, не следили за мыслью и указкой. Мы только слушали с каким-то самоубийственным упоением и восторгом ее голос. Нам было важно не то, о чём эта милая женщина повествовала, а лишь то, как она это делала!
Да, она была весьма приятна собой. И с небольшой натяжкой, пожалуй, годилась нам в матери, но главным ее достоинством мы признавали совершенно фантастический по красоте голос, необыкновенный, грудной, бархатный, что ли? Сравнительно низкий, но всепроникающий, слегка напоминающий голос Майи Кристалинской. Майя ведь всем тогда нравилась. И не только своим голосом, но и явной добротой в нём заметной, какой-то необъяснимой женской нежностью, доверчивостью и, кажется, ещё и надёжностью. По одному голосу можно было поверить в полную искренность человека.
Но голос Кристалинской всё же не добирал каких-то таинственных струнок. А у Бочковой такие струнки он имел и потому заставлял вибрировать наши истосковавшиеся по дому души с огромной амплитудой!
Всё-таки встречаются иногда голоса, обладающие необъяснимым воздействием на людей. И странно ведь не только это. Если на планете миллиарды голосов, то почему же не удаётся найти в точности такой, например, истинно мужской голос, как был у Магомаева или Михаила Круга? Или божественно-ангельский голосочек Анны Герман? Муслим всегда восхищал мощью голоса. Его тембр будоражил всех до дрожи в теле; Анна же пленила неповторимой печалью и нежностью.
Зато мне всегда становилось смешно и даже стыдно, когда воспевали якобы потрясающие голоса Лемешева или Козловского! Ну, абсолютно же недоделанные голоса! Просто-таки, немощное блеяние вместо полноценного мужского голоса! Я бы со стыда сгорел, а им хоть бы что! Блистают!
Человеческие голоса – они же зеркало души. Они столь важны в общении людей именно потому, что тесно связаны с личностью их обладателя, а люди научились разбираться в голосах подсознательно. Слышишь голос, и становится понятен сам человек. Послушаешь Козловского, и понятно, что перед тобой нечто далекое от того, кто олицетворяет собой настоящего мужчину. Человека уверенного, могучего, честного, верного, способного прийти на помощь слабому или обижаемому.
Боже мой! Сколько бы я ни мучился, не смогу передать, что за голос был у нашей Бочковой! Что за тембр, что за тональность! Что за чистота! Что в нём было волшебного и парализующего, не знаю, ей богу? Но мы всякий раз совершенно цепенели, с одинаковым упоением слушая в ее исполнении любую лекцию по каким-то деталям машин!
Не знаю, возможно, тот поражавший нас в сердце голос не оценили бы на оперной сцене, но нам до того и дела не было. Мы, все как один, но тайно от остальных, поскольку стеснялись, признавали его неслыханным чудом природы.
Вам кажется, будто своими смешными восторгами я так ничего и не объяснил? Согласен! Это у меня никогда и не получится! Да и как охарактеризовать настоящее чудо? Оно потому и чудо, что необычно, прекрасно и совершенно необъяснимо!
Можете удивляться сколь угодно, и я вас пойму, но не смогу описать тот голос так, чтобы кто-то смог его представить таким, каким его слышали мы. Может, то был и не голос совсем, а атлас или бархат? Или саксофон, звуки которого опьяняют, проникая в самую душу и заражая сердце волнением? Или он напоминал дудочку факира, звук которой усмирял не ядовитых кобр, а нас, ребят, истосковавшихся по женской ласке.
В конце концов, всякий читатель, имея некоторое воображение, замешанное на собственном жизненном опыте, может представить сам, о чём думали в лекционной аудитории сто тридцать молодых парней, когда они ждали прихода милой изящной женщины. Ведь перед их глазами всю неделю только и мелькал надоевший защитный цвет военной робы. А у нее и каштановые волосы, и причёска была такой, что вполне заслуживала отдельных восторгов.