Выбрать главу

Дальше я расскажу именно об этом. Вот только не хочу, чтобы кто-то всё истолковал иначе, нежели представлялось тогда мне. А я и теперь полагаю, что тот случай не может бросить даже малейшую тень на нашу Сильву Васильевну. Потому смело о нем и рассказываю. Более того, считаю, что Сильва Васильевна весьма достойно вышла из некрасивой ситуации, в которую ее неуклюже и незаслуженно поставил наш товарищ (поберегу и его честь, не называя фамилию).

Всё случилось так. Как-то перед летней сессией Сильва Васильевна читала нашему курсу лекцию по математическому анализу. Как всегда, ей приходилось много писать на доске, поворачиваясь к аудитории спиной. Все напряженно работали с конспектами, вникая в суть сложного учебного материала. Темп работы был высоким. Отвлекаться – себе дороже!

Сильва Васильевна снова была на высоте. Следить за ходом ее мысли мне нравилось, иногда – буквально до восторга. С нею самые сложные для понимания математические задачи становились будто прозрачными, и легко укладывались на листы конспекта.

Но! Ох, уж эта прозрачность!

В один из моментов, когда Сильва Васильевна в полной тишине внемлющей ей аудитории постукивала мелом по доске, все услышали кроме стука чей-то развязанный комментарий:

– Смотри! Трусы просвечиваются!

При этом большинство из нас, в их числе и я, испытали огромный стыд, будто мы сами допустили столь гадкую бестактность. Но дело было сделано, и исправить что-то никто из тех, кто и не одобрял вульгарные пошлости, оказался не в силах.

В большой аудитории, где только что напряженно работали более ста человек, повисла тишина. Все замерли. И от стыда, и от ожидания реакции Сильвы Васильевны.

Она не дрогнула, лишь на долю секунды её мел слегка споткнулся и тут же продолжил выводить математическую зависимость. Сильва Васильевна продемонстрировала великолепное самообладание. Она дописала, что собиралась, повернулась к нам лицом и прокомментировала, не моргнув глазом, что и следовало комментировать для наших конспектов.

Многие из нас понимали ее состояние, и понимали, что вина одного неисправимого балбеса из нашей среды легла на нас всех. Я даже хотел встать и извиниться, но это было невозможно, ведь Сильва Васильевна сделала вид, будто ничего не заметила.

По голосу своего товарища мы, конечно, сразу узнали, кто нас опозорил, ведь давно знали о каждом почти всё, а распознала ли Сильва Васильевна тот голос, исходивших с одного из тридцати мест, занимаемых опозорившимся третьим взводом? Вполне могла распознать, поскольку вела в нём практические занятия, часто заслушивая то одного, то другого курсанта. Но запомнила ли?

Только во время сессии мы узнали ответ на этот вопрос. Третий взвод, сдавая экзамен по математическому анализу, показал немыслимо низкий результат. Средний балл за взвод составил – 2,87! У них оказалось такое количество двоек, которого училище по математике ещё не знало!

Это было грустно и смешно ещё потому, что достигнутый на экзамене средний балл совпал с ценой бутылки водки! Дополнительный повод для насмешек.

Все, конечно, догадывались, что в столь диковинном результате хотя бы частично проявилась скрытая месть Сильвы Васильевны, но никто, кроме пострадавшего третьего взвода ее за это не осуждал. И самое главное, что никто при всём желании даже из этого взвода не мог обижаться на нее обоснованно. Более того! Скорее всего, Сильва Васильевна никого умышленно и не топила. Просто третьему взводу она не протянула руку помощи, хотя другим взводам помогла, как всегда. И было понятно, что у нее ещё не прошла обида, нанесённая подло и незаслуженно. Ведь обычно к курсантам Сильва Васильевна относилась весьма благосклонно и уважительно.

Теперь давно растаявшая во времени та неприятная сцена сдаётся мне весьма занятной ещё и потому, что за ушедшие годы уже современные милые женщины, нас окружающие, изменились чрезвычайно сильно.

И ведь не только внешне. Если в моей молодости они изобретали любые приёмы, лишь бы ни одна складочка на одежде ненароком не выдала их женского естества, то теперь у них этого нет и в помине!

Ничего мы не замечали тогда и у нашей Сильвы Васильевны. Уж не знаю, что разглядел наш шут!

А что теперь?! Теперь любая девица считает большим упущением, если ее одежда не проявляет её скрытые формы с абсолютной точностью, будто она голая!

Меняются, однако, не только моды, времена и нравы. И даже не их восприятие разными поколениями! В моё время женщины, между прочим, как это ни обидно для кого-то, не на словах знали такое понятие, как женская честь. Теперь для многих честь – лишь устаревшее слово. Не более!