Вас же, внуков Василь Димитрича, увидеть мне сладостно…
Старик ребром приложил ладонь к глазам от солнца и внимательно разглядывал княжичей.
— А ты видел, — спросил его Иван, — как бились они?
— Вот с сей самой башни видел, — оживляясь, заговорил отец Паисий. — Побегли вдруг поганы да бегут-то, порядок не руша. Наши же, словно куры в огороде, разбрелись во все стороны — кто за татарами гонится, кто убитых да раненых грабит, а кто ни туда, ни сюда, сам не знает, что деять…
Старик досадливо пожевал беззубым ртом и строго добавил:
— Вижу, дело недоброе! Понимаю хитрость неверных, хочу наших упредить, а бежать не могу — стар. Ищу кликнуть кого, дабы великому князю весть скорей дать, и вижу — поздно уж! Татарские конники кругом заворачивают и сбоку на наших ударили. Нарочито наших заманили, поганые!
Смяли пеших, а конников окружили со всех сторон. Закрыл аз глаза, молитвы господу о спасении читаю, гляжу опять, а уж князь великой вместе со своими тремя конниками окружен. Рубятся крепко, а потом двое с коней наземь сбиты и токмо один ускакал прочь с рукой отсеченной.
— Федорец Клин, — вставил Васюк. — Правду он баил, когда ответ держал перед старой княгиней…
Иван и Юрий жадно слушали Паисия и ждали, что дальше он скажет о битве. Но старик опять медленно пожевал губами и строго проговорил:
— За грехи наказал нас тогда господь. Из-за усобиц все. Ладу нет у князей, а зависть и зло на великого князя. Из удельных же да из бояр тоже всяк токмо своей пользы ищет, а о сиротах заботы нет. Мутят князи да бояре, — всяк своего князя хочет, дабы от своего-то прибыток ему был.
Токмо сироты одни за великого князя, ибо не хотят разоренья и полона…
— Потому, — вмешался Илейка, — что сиротам все одно от кого идет разоренье: от тара ли, от удельных ли. Потому, пока сильна Москва, и сиротам покой и жир!
— Истинно, истинно, — отозвался Паисий, — а удельные-то зорят хуже татар. Помните, княжичи: дед ваш, Василь Димитрич, крепко в кулаке удельных держал! Грозный был государь. А отец-то ваш вон в какую беду попал…
Отец Паисий что-то еще хотел добавить, но Васюк знаком остановил его и, отведя в сторону, сказал на ухо:
— Про ослепленье-то не ведают княжичи. Не велено им сказывать.
Паисий, не подходя уже больше к княжичам, поклонился им издали и сказал:
— Помоги вам господь, дети мои, сохрани и помилуй вас.
Из Суздаля нареченный митрополит Иона и княжичи в монастырских колымагах поехали, а князья Ряполовские на телегах. Ладьи же в Рязань назад отослали, ибо оттуда, из своей епископии, владыка их взял, отъезжая к Мурому.
Хотя весна была ранняя, и соловьи запели, но земля в лесах не провяла — вязли кони и колеса на лесных дорогах. Двигался владычный поезд медленно — пешие и те его обогнать могли. От обеда до темна всего-навсего двадцать пять верст проехали и в селе Иванове ночь ночевали. С рассветом потом выехав, к обедне лишь прибыли в Юрьев Полской, а из Юрьева до Переяславля-Залесского, верст шестьдесят, опять с ночевкой в деревне Выселки, ехали и мая шестого в полдень у самого уж града были.
Увидали снова княжичи золотые маковки Спасо-Преображенского монастыря в гуще лесной и ясную гладь озера Клещина. На полях же, к посадам ближе, женки и девки, горох сея, пели, крестясь, слова заклинания:
День стоял солнечный, и лазурь небесная вся сияла хрустальным синим блеском, чистая вся, без единого облачка. Темнея точками в сини небесной, трепетали жаворонки, звенели, как рассыпанные бубенчики, подымались ввысь и снова к земле спускались. Светло, тепло и радостно кругом, а Ивана охватила тоска. Вспомнил он, как жили они тут с матунькой и бабкой, ожидая отца из полона. Почудился ему ясно так осенний сад с облетевшими листьями и багровыми кистями рябины, словно наяву привиделся бурьян за конюшнями, где он с Данилкой щеглов и чижей ловил. Вспомнились клетки, что висели в саду с их крылатыми пленниками. Дарьюшка…
Опять гулко, как у Евфимиева монастыря, зазвонили колокола, но теперь встречал владыку Спасо-Преображенский монастырь у самого града Переяславля-Залесского.
Переглянулись княжичи украдкой, меняясь в лице. Прижался Юрий к брату и прошептал чуть слышно:
— Шемяки боюсь…
Иван не ответил и тревожно взглянул в глаза владыки Иона. У того дрогнули губы, но ничего не сказал он, а только перекрестил обоих княжичей и сам перекрестился молча.