До Ивана Матвеевича уже дошли слухи о деятельности Арсения. Теперь нашелся повод, чтобы разделаться наконец с ним. Был разгар народного восстания против царизма под предводительством Калиновского. Не составит труда обвинить Арсения в тайном пособничестве повстанцам.
Лежа ночью в постели в своем новом городском доме, выстроенном рядом с мещанской слободой, Иван Матвеевич обдумывал план, как выманить Арсения в Витебск и там арестовать, дабы не возбуждать беспокойства местного мужичья.
Незаметно как-то стал думать о себе. Последний он отпрыск древнего рода Ратиборов, а до сих пор не женат. И если не будет сыновей, то не проклянут ли его предки за то, что дал угаснуть славному роду?
Далеко за полночь Иван Матвеевич забылся коротким сном, который оказался сплошным кошмаром. Сотни скелетов в истлевших, но каким-то чудом не рассыпавшихся парчовых одеждах обступили его, тыкали в него костяшками пальцев, чего-то гневно требуя. Но сколько ни силился Иван Матвеевич понять их язык, ничего не разобрал.
Объятый страхом, он проснулся и почувствовал на своем лице холодную костлявую кисть. Несколько других рук придавили к ложу его плечи и ноги.
Нет, не удалось Ивану Матвеевичу уйти от своей судьбы, которую предрекла ему однажды дворовая девчонка Малашка.
— Еще не кончился век твоего сословия, барин, — услышал Иван Матвеевич будто знакомый голос. — Но твой конец решился в тот самый час, когда погубил невинное дите... Получай за нее.
— 3а кривду твою получай! — раздался другой знакомый голос.
Ответить Иван Матвеевич ничего не мог. Крепкая ладонь, словно ремни тугого намордника, стиснула его рот. И не все ли равно, чьи это голоса: Арсения, второго сбежавшего кучера или того силантьевского рабочего, который шутливо звал его в артель.
Сквозь слезы, выжатые из его глаз ужасной рукой, Иван Матвеевич увидел что-то блестящее. Вот оно дрогнуло, ярко вспыхнуло, будто падающая звезда, осветило в одно мгновение всю долгую жизнь Ивана Матвеевича и, пронзив его ужасной болью, погасло... Ночью загорелся новый дом Ивана Матвеевича.
Скоро огонь перекинулся на ближайший купеческий дом. До речки было шагов двести. Разбуженные огнем, соседи с ведрами бежали к речке, пугливо оглядываясь на полыхавшее пламя, молились про себя разным угодникам и кляли нечистую силу. Вернувшись с полными ведрами, становились каждый у своего дома, готовые залить любую искру, которую ветром могло бы забросить на их жилище, такое же податливое огню, как и горевшие дома. А тушить пожары было некому.
В те дни сгорело в Полоцке больше сотни домов.
И стал городок еще тише, чем был.
И думали, быть может, иные обыватели: клонится город к своему закату. Еще одно стихийное бедствие, еще одно нашествие врагов, еще одна повальная болезнь — и сгинет городок, исчезнет с лица земли.
Но то завершалась лишь предыстория города, истинная история еще ждала впереди.
