одухотворенным началом самой жизни.
Выйдя в круг, она вдруг заголосила, застонала, высоким грудным голосом, словно
раненая важенка, а в глазах плескалась, раздавалась вширь и ввысь мука смертная,
тоска беспредельная:
- Вы сыграйте разливного, для сердечка ретивого!
Музыканты молчали, давая большухе выкричаться в долгой, тягучей как кручинушка
запевке. Но когда она замолчала, грохнули во всю мощь, стремительный и жаркий
проигрыш, словно отвечая на ее сердечную боль. А большуха запрокинув голову, как
будто слова певчего страдания теснясь и толкаясь, рвались из глубин ее охрипшей от
боли души, пропела следующие строки:
- Прощай, лес, прощай орешник, прощай птица-пересмешник! Занесла меня Недоля
на чужое страдать поле!
И снова музыка поглотила, растворила в себе женское горе и печаль,
выплеснувшуюся протяжным криком-плачем.
И неслась, разливалась широким половодьем та песня-страдание вперемежку с
лихой музыкой над лесом и рекой, над неведомой, необжитой еще сторонушкой.
Глава 3
Ставр сидел под навесом и сосредоточенно точил лезвие топора.
- Пань, а Пань, – позвал он жену, – собери-ка мне к утру чего-нето в котомку. В бор
схожу, погляжу на лес.
- Чегой-то в такую пору отправиться решил? – спросила удивленно большуха,
выглянув из-за печи, сложенной тут же под навесом. – Не время еще строевой-то лес
метить, туда и опосля сходить успеется. И другой работы вон, почитай, делать не
переделать-то.
20
- Вот и нечего мне людей от дела отрывать. С пожней4 покончили, слава Перуну,
дождей мало было, землянки сообща выкопали, хоромы для богов возвели, а с утра и
за раскорчевку поля мужики возьмутся. Я уж распорядился.
- Люди на работу, а ты в лес? – еще больше удивилась большуха.
Не бывало такого прежде, чтобы ее муж от работы бегал.
Ставр сурово взглянул на жену из-под кустистых бровей, и она примолкла: знать была
у большака причина в лес одному отправиться.
- Огненный Волхв скоро, Панюшка, – примирительно проговорил Ставр.
И большуха понурилась: как же сама-то не додумалась? Закружилась с заботами
бабьими. Их шестеро сыновей давно уж семьями обзавелись, своих детишек пестуют. А
ведь скоро матерям помоложе сыновей в лес отправлять – первое мужское посвящение
на этом месте. Вот и пойдет ее Ставр лес оглядывать. Там предстояло жить парням
почти год, учиться мужскому делу, становиться взрослыми.
Все верно – необходимо было большаку уже сейчас о мужском доме позаботиться:
место подходящее выбрать, чтобы не далеко и не близко от селища стоял. Но в лесу
глухом, труднопроходимом – потому как никто из посторонних не должен был видеть,
что там происходит. То дело мужское – тайное.
- Не ходил бы один, СтАврушка, кого-нито с собой возьми. Вот хоть бы и Воилу.
- Воило сам с утра в лес пойдет: охотники хотят вепрятины добыть, они тут усмотрели
выводок большой, если сейчас не озаботиться, потом потраву полям устроить могут. В
этот год, сама знаешь, каравай-то из жита не высок будет. Ужо хоть мяском богов
отблагодарить и то дело.
Вздохнула большуха: что правда, то правда – на праздничном столе разве что один
житный каравай и будет. Никак не спрятаться за ним ее богатырскому мужу. Но что уж
тут поделаешь – не на этот так на будущий год от души отблагодарят они Макошь, да
Овсеня щедрыми житными караваями. Напекут целую гору, чтобы не только ее Ставр,
но все мужики за ними схорониться смогли. А в этом году будут у них караваи на Овсень
День из просянки с рогозом не хуже пшеничного.
Одно хорошо: сберегли зерновой запас жита и то славно. Не потравили в долгой
дороге, не съели, так нече и богов гневить.
4 Пожня – сенокос.
21
Зима-то по всем приметам должна стоять теплая – вон на рябине и березе листья еще
не пожелтели совсем, да и куры линять начали: перезимуют родичи уж как-нибудь. К
тому же успели бабы да девки к зиме достаточно дикого зерна из шелковицы, и
костреца с ежовником заготовить – будут люди зимой и с кашей, и с хлебом. И
съедобных корневищ насушили немало, а заморозки придут, так рогоза и кувшинок
насушат под потолками, да наквасят в бочках-долбленках дубовых – кто не лениться,
тот никогда с голоду не сгинет.
Маслица вот из дикого льна и желтушника заготовить надобно поболее, чтобы зимой
моченую черемшу, маринованный рогоз, да квашеную лебеду заправлять.
Большуха возилась у печи, раскатывая тонкие лепешки из дикой просянки, и все
вздыхала, погруженная в свои бабьи думы: на сей день и другое ее заботило: не
чувствовала она присутствия Яги и ведьм богини Мары – кикимор.
Не заплутали бы в дороге-то, не сгинули, а то без них как же?
Кто же проведет парней и девушек из Яви в Навь, как не Яга – хранительница границ
между мирами живых и мертвых? Кто встретит их на границе леса, чтобы отвести к Яге,
как не кикиморы? И кто потом вернет их к живым, повзрослевшими, обновленными?
Без них никак нельзя. Но молчали, не показывались пока рогатые ведьмы рода –
кикиморы.
Да и вещуний Рожаниц – матери Лады и ее дочери Лели – еще не было. А праздник
Рожаниц уже не за горами – всего пара седьмиц-то и осталось.
Это волхв шел вместе с родом, защищая и оберегая его своими сильными мужскими
чарами, а Яга с кикиморами и ведуньи Рожаниц шли каждый своим путем, тайным,
людям смертным неведомым. Но по всему уж должны были добраться до места.
Все чаще вглядывалась большуха по вечерам в лес, все старательней прислушивалась
к его шорохам и скрипам, но он молчал, не отвечал на ее старания. Не отзывалась пока
Яга и на бессловесный призыв большухи, не показывалась из лесу темной тенью.
Ставр не задавал большухе прямых вопросов о Яге и ведьмах – то дело сугубо
женское, мужчинам не зачем знать о том, что там твориться, но видела большуха: и он
беспокоится.
Уже стояли на заповедной отныне священной Девич-горе высокие хоромы богине
Ладе и ее дочери Лели.
Это люди жили в полуземлянках – богам же и их прислужникам положены высокие
светлые жилища, изукрашенные богатой росписью и резными узорами. Знать в глухом
22
лесу уже построили мужчины особый дом и для Яги. А в непролазных болотах и
ведьмам Мары.
Да, тяжелую работу одолел род за то время, как нашли они место для поселения. И
сено заготовили, и временное жилье устроили и вот храмы пока, правда, не такие
богатые и великолепные как должно, но все же устроили. Теперь не стыдно и
праздники встретить – будет, куда богам жертвы принести.
***
Далеко забрался Ставр Буриславович, солнце уж давно на закат второго дня
повернуло, а он все никак не мог определиться с местом для мужского дома.
Тут никак прогадать-то нельзя было, а время поджимало – вот и ушел он один, не
взял никого – дел в селище еще делать, не переделать.
Холостяцкий дом от людей должон на безопасном расстоянии стоять – как пойдут,
разгуляются молодые отроки – никому спасу не будет. Ни старых ни малых не пощадят,
как в волчьи шкуры-то обрядятся. Потому и нужно отгородиться о них рекой, лесом да
болотом.
Но и слишком далеко ставить нельзя – за домом догляд нужен. Жить там унотам под
присмотром старшин-наказителей, но, не приведи Род, нагрянут чужицы, тогда одним
старшинам от них не отбиться – изведут ведь, поганцы, молодь под корень.
Вот и высматривал большак чужие зарубки на вековых, покрытых лишайником