Парочка продолжала выяснять отношения — брать меня в поход или не брать. Потом взглянули на меня и зависли. Ну а я получила моральное удовлетворение. Знай наших!
- Ты ода? - выдавил из себя Кан.
- Я не ода. Я поэма. - Мрачно буркнула я, чувствуя очередные неприятности.
Бор закатил глаза:
- Ода — это высокорожденная женщина у людей.
- У нас нет высокорожденных, у нас все равны, как на подбор. Правда, некоторые ровнее других...
Кан в это время рассматривал моё одеяние. Потом вопросительно посмотрел на меня: - Ты веда? Колдунья? У тебя обереги.
- Где? - оглядела я себя.
- Да вот же, по вороту и на поясе. - ткнул он пальцами в названые места.
- Это плетение, макраме называется у нас, его моя тетушка делала.
- А ты так умеешь?
- Ну умею, невелика хитрость. Тетя меня учила плести. Только какие же это обереги, - пожала плечами. - Это украшение.
- Обереги, - уверенно проговори Кан, ему поддакнул Бор. - Вот на здоровье, это на удачу, на охрану, славу, власть. А здесь — восхваление Агнары, богини пресветлого огня, - продолжали тыкать в меня.
- Хорошо, пусть это будут обереги, что из этого? - устав от тыканья согласилась с ними.
- Если ты умеешь плести такие, можешь быть ведой. Помогать людям. - вопросительно посмотрел на меня Бор.
- Я умею плести, но я не знаю что они означают. У нас они ничего не значат. Я могу таким образом наплести и бурю, и потоп и смерть. Мы идем? Или опять я неправильно одета?
-Ты слишком богато одета, - вздохнул Кан. - В таком виде ты не дойдешь до города. Успеешь выйти замуж или заберут для выкупа. У нас оды только с охраной ездят. Если без охраны, значит жениха или родственников нет, а ты красивая и одета как высокородная. Любой захочет в жены взять. - Он еще раз рассмотрел мой костюм, а потом с надеждой спросил: - А у тебя нижнее платье длинное?
- Хрррр, - стала снимать с себя шугайку, а затем и сарафан, не обращая внимания на их выпученные глаза. Затем повязала пояс поверх сорочицы. - Так пойдет? Учтите, больше у меня никакой одежды нет. - Зарычала чуть сдерживаясь.
Кан молча порылся в сумке притороченной к боку его конской части и вытащил оттуда серый плащ такой же странной конструкции, как и его мундир — спереди короче чем сзади, и велел мне одеть.
Надев плащ, я отвернулась от них и натянула еще и лосины. В одной сорочице я чувствовала себя раздетой, слишком тонкой она была. А сарафан и шугай сложила обратно в пакет.
Плащ на мне волочился почти по земле, а с боков я обнаружила прорези для рук. Очень даже удобно.
Наконец мы тронулись в путь. Настроение у всех было паршивое. Бор и Кан были недовольны моим видом, с их стороны очень вызывающим и неприличным, что опасно для меня, а я устала препираться. А может Кан просто был женоненавистником, а Бор расстроился из-за меня. Говорить с ними после устроенного представления не хотелось. Он прошел с нами после выхода из леса километра два или три, а потом распрощался, дальше отдаляться от своих владений он не мог. На прощание пожелал нам щедрой земли (я так поняла — удачи). Сказал, что я могу попросить помощи у духа любого леса, когда в нем буду, передав, что я друг Бора, сына Борича и Весняны. Так мы и распрощались: он с улыбкой, я с грустью. Моя воля — осталась бы жить у него в березняке. Но мальчишка прав, надо идти к Богам, просить, чтобы вернули домой.
- Кан, а почему я не могу просить о помощи Богов прямо здесь, какая им разница откуда у них прошу. Ведь они должны слышать меня где бы я не была, - спросила я, вспомнив наши религиозные обычаи.
- Боги редко вмешиваются в жизнь людей, да и остальных существ тоже. Оглохнуть можно, если каждый будет просить там, где ему удобно. Если у тебя на самом деле важное дело, ты дойдешь до них и попросишь. А если не хочешь идти, значит это и не важно для тебя.