- Потайная комната, как в "Крутых парнях", - поправил он.
Эвен открыл небольшую дверь, вжал голову в плечи и прошел в темную комнату. Немного помедлив, Холли последовала за ним. Эвен придержал ее одной рукой, другой включил выключатель. Они молча осмотрели содержимое кладовки. В углу были сложены крабьи панцири, мотки веревки и прочие стратегические припасы. На полу валялись складные стулья и два пляжных зонтика, а к потолку были подвешены удочки.
- Боже, как давно это было, когда мне здесь нравилось, - шепнул он.
- Тайное убежище на последний случай, да?
- О, да! - нежно и задумчиво, сказал он. Она наблюдала как он ходит по кладовке, рассматривает то, ощупывает это; то и дело он тихонько посмеивался, покачивал головой, не обращая ни малейшего внимания на то, как душно в этом тесном помещении.
- А каково здесь было летом на пляже, то есть, когда ты был маленьким?
Он повернулся к ней, но смотрел не на нее. Смотрел он куда-то в пустоту.
- О, когда мы были мальчишками, здесь было замечательно. Мы носились по городу как стаи щенков, ловили крабов в бухте, катались на досках в океане, а потом после обеда до того, как вечером шли на набережную, мы все встречались здесь. Иногда мы притаскивали сюда спальные мешки и сидели здесь до рассвета.
Голова его немного склонилась в сторону.
- И так лето за летом, а потом однажды летом наступило, а.., впрочем это ни к чему.
Он внимательно посмотрел на нее и потянулся к панели с пробками.
- Подожди, ты ведь что-то хотел сказать?
Он тихо засмеялся:
- О, Холли, не думаю я, что тебе понравится то, что я расскажу.
- Обязательно понравится! - шепнула она, предчувствуя, что дело тут касается первой любви. Он замялся.
- Ну же, давай, - требовала она, - мы же взрослые уже. - И она уселась на потасканный чемодан.
- Было это давным-давно, - начал он, усаживаясь напротив Холли на бухту каната. - Мне было семнадцать и ей почти семнадцать, мы встречались тем летом, и ей скоро уже пора было обратно, в Индиану. По-моему, мы с ней обжирались печеными яблоками, сидя у костра на пляже и целовались с ней, но нам этого казалось мало, и поэтому однажды ночью я привел ее сюда, она на самом деле была очень милая девочка, и ей не меньше моего хотелось узнать, что это такое - заниматься любовью.
Он снова улыбнулся и покачал головой:
- Не верю я, что тебе хочется все это выслушивать.
В рассеянном свете над его головой носились пылинки.
- Хочется, - тихо сказала она.
- Ладно, это был первый раз и для нее, и для меня. Мы старались шуметь как можно меньше, насколько я помню, а потом мне очень интересно было, что же она обо всем этом думает. То есть вот нам было по восемнадцать, и мы с ума сходили друг от друга. Я предохранился, поэтому последствия меня не волновали. Мне просто хотелось знать, не сожалеет ли она, ведь на следующий день она уехала домой, и нам даже как следует поговорить не удалось, и весь остаток лета я думал о том, не разочаровалась ли она, может быть, я сделал что-то не правильно.
Холли страшно удивилась, чтобы Эвен - и сделал это не правильно? Представить себе такое невозможно. За последнюю неделю она столько раз представляла себе, как она занимается любовью с Эвеном, и ни разу он ничего не сделал не правильно.
- О, Эвен, это себе представить невозможно.
Лицо его осветилось радостью:
- В самом деле?
Слава Богу, в кладовке стоял сумрак, лицо Холли пылало.
- То есть я, ну представить невозможно, чтобы ты в чем-то сомневался, в общем забудь, что я сказала.
- Черта с два я забуду!
- А что случилось? - быстро спросила она.
- Через месяц я получил от нее письмо, она писала, что по-прежнему уважает меня.
- О, Эвен!
- Нет, в самом деле именно так, и еще писала, что это была самая чудесная ночь в ее жизни, но поскольку начинается учебный год, и в этом году она заканчивает школу, она хочет поставить меня в известность, что она будет встречаться с другим.
- После этого вы как-то общались?
- Нет. - Он встал и взял ее за руку. - А ты мне расскажешь что-нибудь о себе за обедом, хорошо?
Она взглянула на него широко раскрытыми от удивления глазами, и он тут же понял, что она не правильно его поняла.
- О, вечно ты все не так понимаешь, неужели ты думаешь, что я способен задать даме неджентльменский вопрос? Я хотел спросить тебя о твоих текущих делах, о том, почему тебе приходится скрываться здесь.
- Пойду займусь обедом, - объявила она, умышленно не обращая внимания на вопрос, и, пригнув голову, вышла в спальню.
- Все равно я рано или поздно все узнаю, - сказал Эвен сам себе и занялся пробками.
- У тебя или тепловой удар, или помутнение рассудка, - объявил Эвен, входя в комнату. - Что именно, отвечай!
- И то, и другое, - нагло сказала она, и взгляды их встретились. Стол, уставленный яствами, выпивкой и свечами, разделял их и являлся последним физическим препятствием. Глаза Эвена стали серьезными и чувственными, а с лица сползло выражение добродушия, которое оно несло на себе все то время, что он пребывал в коттедже.
- Иди сюда, - резко сказал он.
- О, Эвен, - она подошла и упала в его объятия и подставила губы под его поцелуй. Он стал спускать платье с вырезом ниже плеч все ниже и ниже, приговаривая:
- Я знаю, дорогая, я знаю...
Дыхание его было горячим, и он осыпал поцелуями ее шею и плечи. Она взяла его руку и поцеловала костяшку, оцарапанную, когда он привешивал кондиционер.
- Мне так хочется довериться тебе.
- Подожди, постой! - Он сделал шаг назад.
В глазах ее вспыхнуло смятение:
- Что случилось? - задыхаясь спросила она.
- Я хочу тебя, Холли. Улыбка зажглась на ее лице.
- Хочешь пойдем в спальню? Он покачал головой:
- Прямо здесь, - и указал на пол, - или на столе.
- Но я не хочу, мы не будем заниматься любовью!
Он смотрел как меняется цвет ее лица, оно раскраснелось не от жары и не от неудовлетворенного желания, оно вспыхнуло от смущения.
- А причина этого совсем иная, чем ты думаешь.
- А откуда ты знаешь, что я думаю? Взгляд ее требовал объяснения.
- Холли, просто выслушай меня, это очень тяжело и мне, и тебе, ты очень много значишь для меня теперь, поэтому ни один раз прямо здесь, ни целая ночь в твоей постели не дадут мне того, чего я хочу, того, что мне нужно, что нужно нам обоим.
- И что нам нужно?
- Нужно, чтобы ты, черт возьми, наконец, сказала мне в чем дело?
Он протянул к ней руки и снова надвинул на плечи эластичную кайму.
- Пойми меня правильно, это не игра и не желание показать свою власть, мы оба будем в проигрыше, пока ты не поделишься со мной, потому что все это время я буду все так же хотеть тебя, так что расскажи мне все побыстрее, поскольку с каждой секундой промедления я теряю нервные клетки.
Он увидел как дрогнул ее подбородок, когда она украдкой взглянула ему в лицо и тут же снова отвернулась. Он чувствовал, что решимость его ослабевает, а перед глазами все расплывается от тревоги за нее. Господи, как он не хочет видеть ее в отчаянии, тем более что сейчас он и сам прикладывает к этому руку. Какой-то части его хотелось уйти, выйти за ограду и подышать свежим морским воздухом, в котором не нависают неразрешимые проблемы, но при этом ему хотелось, чтобы и она была с ним. Он подвинул к ней стул, и она, пробормотав "спасибо", уселась.
- В гуакомоли помидоры с твоего огорода, - сказала она, изо всех сил стараясь придать многозначительность этой простой фразе. - Я их никакой химией не поливала, чтобы ты знал. - Она подвинула к нему блюдо с энчиладо. - А всю эту мелкую пакость я ощипывала сама, конечно времени у меня было предостаточно.
Ее взгляд поднялся от блюда и встретился с его.
- Но я не жалуюсь.
Он взял блюдо и наложил себе щедрую порцию.
- Конечно нет, не могла бы передать мне острый соус, спасибо, кстати, ты когда-нибудь бывала на карнавале?