— Да замолчи ты, — говорю. — Я тебя просто позлить хотел. Сейчас сдам…
Сунул руку в карман, а там — пусто. Как же так? Ведь были утром. Двадцать копеек было. В другом кармане поискал. Все равно нет.
— Нет, — говорю, — денег.
— Нет, да? — и смотрит на меня, будто я преступник. — А восьмого марта на лимонад нашлось?
— Ну и что?
— А сейчас — нет?
— А сейчас нет.
Ну до чего же глупая все-таки!
— Вот ты какой, оказывается, Митенька… — говорит.
— Я тебе не Митенька, а Беляков!
— Ты и собаке — тоже Беляков. И кошке, больной — тоже Беляков. Ты и котенка можешь ногой раздавить — и не оглянешься!
— Послушай, — говорю. — Отстанешь ты все-таки? Я ведь к тебе не пристаю, правда?
От нас уже все отошли, потому что видят — нет у меня денег. Мало ли у кого их не бывает — почему это у меня в кармане обязательно деньги должны быть? Я ведь их не зарабатываю.
— Ты и меня можешь ударить, — говорит Томашевская, не глядя. — Я-то помню, как во втором классе…
Вот характер злопамятный, а? Три года назад двинул ее портфелем — все кругом давно забыли, я — и то не помню, а она, оказывается, до сих пор под впечатлением.
— Ну, еще что скажешь? — говорю.
Молчит.
— Все? — спрашиваю.
— Нет. Не все.
— Ну, что еще?
— Раз ты денег не сдаешь, значит, должен поработать…
— Как?
— Пойти в магазин и на общественные деньги купить для собаки еду. И отнести ей.
— Да я и не знаю, что ей покупать…
— Зато я знаю.
— Ты и покупай!
— А ты?
— А что я?
— Значит, так и не хочешь для собаки ничего сделать?
— А ты ведь уже покупаешь?
— Еще не покупаю. Это ты будешь покупать.
— Да что нам двоим-то в магазине делать?
— Почему двоим? Ты покупать один будешь.
— А ты?
— А я — только тебе говорить, что покупать.
Всю перемену не отцеплялась.
В подвал я полез первым. Там было такое низкое окошечко, вроде щели, забитой досками. Но две доски мы уже давно оторвали и приставили их на место только для виду. Я дождался, когда на дворе стало пусто, и быстро влез. А Томашевская стоит.
— Лезь, — говорю.
— А я вся перепачкаюсь…
То, что я измазался, ее не волнует.
— Ты же все-таки мальчик, — говорит. Спорить я не стал.
— Так и будешь там торчать?
— Нет. Сейчас приду. Ты там погоди немного. Я сейчас.
Портфели мне кинула и убежала. Жду.
И вдруг — дворничиха идет. Я досками закрылся. Спрятался, а доски все рукой придерживаю, чтобы они не обвалились. Она подошла к самому окну и на совок что-то подбирает — галоши ее чуть не по голове у меня шаркают! Вот, думаю, сейчас еще Томашевская явится. Чуть-чуть выглянул — вижу, она вдали с газетой в руках маячит.
Только дворничиха ушла, Томашевская подбегает, кладет газету на землю, чтобы не испачкаться, и лезет ко мне в подвал. Я только доски обратно успел приладить — смотрю в щель — дворничиха опять появилась.
— Тихо, — говорю Нинке. — Видишь?
— Вижу, — шепчет.
А собака в глубине подвала уже подскуливает — Нинкин голос услышала.
Дворничиха идет и по сторонам смотрит. И то верно — стены здесь глухие, деться человеку некуда — где же девочка с газетой? Куда делась?
Смотрю — газету-то оставили, лежит еще!
— Идиотка! — говорю. — С тобой в разведку ходить! Волосы только свои чесать и можешь!
Молчит.
— Держи, — говорю, — доски!
Руку тихонько под доски просунул, взял за краешек газету и, когда дворничиха отвернулась, быстро газету втянул.
— Иди, — шепчу, — за мной, да только не споткнись!
— Да что я тут — в первый раз, что ли?
— Ну, так и двигайся!
— Темно тут… Страшно.
— Ты ж, — говорю, — не в первый раз здесь!
— Не в первый, а все равно страшно!
А собака вовсю скулит. Хоть не лает.
— Может, тебе факел сейчас зажечь? — шепчу. — Или бенгальский огонь? Страшно, видите ли!
— Мить, ты мне руку дай…
Протянул я ей руку назад.
— Что ты, — говорю, — пальцы в пальцы вдеваешь?
А она под самым ухом мне шепчет:
— Зато мне теперь не страшно…
— Да не крути мне пальцы, я тебе руку как человеку дал!
— А тебе, — говорит, — неприятно разве?
Я руку потянул — Томашевская не отпускает. Ну, думаю, еще не хватало! Я изо всей силы как рвану — и тут плечом что-то толкнул, повалилось, заскрежетало, а потом — жах! Грохот, звон. Зеркало на тот свет отправили. И убегать некуда… Стоим, не дышим. А тут еще собака:
— Тявк!
Весело так — мол, не бойтесь, я жива. Слышу — Нинка всхлипнула.