— Так испокон веков повелось. Любит и бережет народ кедровники. Это же сады Сибири. Вспомните, как недовольны бывают дома, когда вы сорвете еще зеленую кедровую шишку. Народ бережет свое богатство. Осенью люди придут шишковать — собирать орехи. Ведь орехи не только лакомство. Они большое подспорье в хозяйстве. Есть орехи на кедрах — значит, в тайге будет много белки. А раз есть в лесу белка — колхозы зимой хорошо выполнят план заготовок пушнины.
— А ядро кедрового ореха! Ведь в нем пятьдесят процентов масла, — продолжал лесник. — И какого масла! Чистейшего! На морозе не замерзает, не сохнет. Еще давно, при царском режиме, один иркутский учитель послал в Петербург целый доклад. Он писал, что кедровое масло годится для смазывания самых различных тонких приборов, что со всего мира пойдут в Россию заказы на кедровое масло.
Учителю не ответили. Но его доклад попал к германским капиталистам. Прочитали они и обрадовались. Завод построили. Только орехов-то у них своих нет. В России покупать тоже неудобно — дело рассекретить можно. Так они их в Канаде покупать стали. Масло это ввозили в Россию и втридорога продавали.
Из ореха можно и халву и крупу для детей делать. Вот потому и берегут кедровник.
Сняв свой выгоревший на солнце картуз из зеленого сукна, посмотрел на него в раздумье, надел снова.
— А у меня с кедровниками по-особому жизнь связана, — продолжал он, вздохнув. — Сиротой я рос. Ни отца, ни матери. Жил в людях. Лихо жилось. Работу как со взрослого требовали. Только по праздникам дышалось мало-мальски. Уйду, бывало, в кедровники и слушаю, как шумят кедры.
А раз так было. Трое ребят наших богачей забрались в кедровники, наломали еще незрелых шишек.
— Где взяли? — спрашивают у них в деревне. Те молчат. А отец одного и говорит:
— Темка Сазонов, наверно, дал. Его все по кедрам нечистая носит. Губит, байстрюк, шишки раньше времени.
Ну, ребята и рады, конечно.
— Да, — говорят, — это он нам дал. Знали, что за это наказать могут.
Пришел я вечером домой, а меня уже ищут. Всем селом по указке богачей выпороть для острастки решили. На улице и скамейка и розги уже приготовлены.
— А вы и дались? — озабоченно спросил Тарас.
— Что ж делать? Обступили кругом, за руки взяли. Взрослые ведь. Да и окаменел я совсем. Чую, за чужие грехи страдаю. «За что? — говорю. — Не трогал я шишек!» Никто и слушать не хочет. Только, когда стали на скамейку класть, слышу:
— Не сметь, ироды! Убью, кто тронет! Это подошел зверолов Тихон Самохин.
Очень бедный, но правильной жизни человек был. Прямой, всем говорил правду. Богачи злобились на него, но боялись. Бедные уважали за смелость.
Прижался я к нему, обнял, как отца родного.
— Обрадовались, что сирота, заступиться некому. Не он виноват. Богача Шипицына парни без времени шишковали. Коли у вас сердце мохом поросло, уйду я от вас и Артемку с собой возьму.
Так и вынес меня на руках из круга.
Через неделю мы с ним из деревни сюда, к Байкалу поближе, перебрались.
Научил он меня любить тайгу. Из-за него и лесником я стал. Охранять богатство народное, сады наши сибирские— главным своим делом почел.
Над горами погасла заря. Затихли вечерние песни птиц. К костру подступила и залегла кругом темная ночь.
Лебединое озеро
Три дня бродили ребята с лесником по тайге, разыскивая вредителей. Работа подходила к концу, и лесник, довольный помощью ребят, обещал показать им интересное озеро — единственное место вблизи Байкала, где поселились лебеди, о котором они уже знали из рассказов бабушки Даримы.
Лесник поднял ребят еще затемно. Когда он привел их к озеру, то над водой стоял густой предрассветный туман.
В трех шагах деревья тонули в сплошной серой мгле. Даже огненно-рыжие усы Артема Сазоновича казались серыми.
— Еще никогда так не бывало, — сокрушенно сказал Артем Сазонович. В это время года туман здесь редкий гость.
Лесник остановил ребят у куста жимолости. Ждали долго, тихо переговариваясь.
Где-то близко в тумане раздался громкий крик: «Клу-клу, клек-клу!»
Крик повторился.
Как близко. У самого берега почти, — прошептал Чимит.
— Это по воде так хорошо слышно, — ответил Артем Сазонович.
— Это он нас услышал, сигнал подает, — сказал Бадма.
— Вряд ли. Солнце встречает. Они всегда на восходе поют.
— Как же он видит солнце в таком тумане? — спросил Чимит.
— Кто его знает. Может, они по-особому как-то чувствуют. А может, глаз у них такой острый.
Лебедю никто не откликнулся, и он замолчал.
Прошло еще несколько минут. Потянул ветерок. Колыхнулся туман на озере. На нем образовалась светлая дорога. Открылась тихая розоватая гладь воды.
Но ветер стих. Туман снова сдвинулся, залил розовую дорожку на озере, наплыл на берег и еще плотнее окутал деревья.
Снова дважды прозвучал лебединый крик, но где-то далеко, у того берега.
Серый туман побелел. И когда с берега опять потянуло свежим ветром, туман вздрогнул и неторопливо поплыл в разные стороны, раздвигаясь, как занавес на сцене, открывая большое продолговатое озеро в зеленой раме леса. Недалеко от берега близко сходились друг к другу два узких и длинных островка, поросших травой и кустарником.
В озере синело небо с чуть заметными ленточками перистых облаков.
Ребята сгрудились у самого берега.
— Садись! — внезапно громким шепотом приказал Артем Сазонович.
Из-за острова, красиво изогнув шею, выплыл большой лебедь, осторожно глянул по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, вытянул вверх шею, приподнял грудь, остановился, несколько раз взмахнул крыльями и круто повернулся на одном месте.
Затем лебедь сложил крылья, глубже опустил в воду грудь и лениво застыл на месте.
Через несколько минут из-за другого острова выплыл второй лебедь и направился в широкий пролив между островами.
Первый лебедь, увидя другого, повернулся к нему и спокойно выжидал. Тот продолжал плыть, — то ли не видел, то ли не хотел замечать первого.
Но вот второй лебедь пересек какую-то невидимую границу. Первый круто выгнул шею, злобно зашипел, воинственно поднял крылья и, как корабль с поднятыми парусами, поплыл навстречу.
Второй лебедь не остановился, но и не принял боя. Описав крутую дугу, он с той же скоростью подался к своему острову. Стоило ему проплыть несколько метров, как первый лебедь успокоился и повернул обратно.
— Через свою границу не пускает, — разъяснил Артем Сазонович. — Тут у них все поделено. Пока выводят птенцов, на чужую воду ходить нельзя.
— Второй лебедь куда сильнее первого, — сказал Матвей, приглаживая непокорный светлый хохолок.
— Что же он так струсил?
— Неправым себя чувствовал, потому и отступил. На середину озера один за другим выплывали новые лебеди. Они резвились, плескались, чистили перья.
От веселой стаи откололись две птицы и поплыли к острову первого лебедя. Он спокойно пропустил их мимо себя, только повернул им вслед голову.
Чимит удивленно покачал головой.
— Смотри-ка, и с места не сдвинулся. А вы говорите — чужая, видно.
— Это молодые лебедки. Старый лебедь их никогда не тронет. А молодых лебедей-самцов все равно гоняет.
Молодые лебеди посредине озера всполошились. Будто по чьей-то команде поплыли в разные стороны, затем тесно сбились вместе.
Старый лебедь вскинул голову, посмотрел на остров, бегло оглядел озеро, несколько раз ударил крыльями о воду и, громко шипя, поплыл к острову. Но не вышел на него, а остался на воде.
— Смотрите, орел! — забывшись, крикнул Чимит и привстал за кустом.
— Тихо, испугаешь! — потянул его за плечо Бадма. Орел закружил над островом. Он, видимо, не решался нападать на птиц, сидящих на воде, а высматривал себе добычу на суше.
Догадался об этом и старый лебедь. Он беспокойно плавал, громко шипел, часто бил крыльями по воде, поднимая фонтаны брызг.