Его помощники говорили правду. Долгое отсутствие пресной воды, внезапный шторм тяжело отразились на команде. Часть матросов впервые в море. Не хватает вахтенных в машине, у штурвала. Из палубных матросов на ногах только один Серов.
Шхуна «Заря» в районе полярного мелководья. Корабли с глубокой осадкой там подвергнутся неминуемому риску, и никто не осудит команду «Полярного», если она останется на своем курсе.
Но… в мире существует великое братство советских моряков. И у этого братства есть святой закон: сам погибай, а товарища выручай. Он бросил короткий взгляд на клокочущее море. Там, на юге, может уже смытые волной, взывают о помощи люди.
— Мы идем в район бедствия! — сказал он громко. — Командиров прошу быть на вахтах безотлучно. Свободных от вахты прошу отдыхать.
Это был приказ, и командиры стали расходиться, чтобы занять свои места.
Капитан придержал за рукав выходившего второго помощника и спросил:
— Рулевой безнадежен?
— Не вынес качки. Лежит в постели.
— Переведите к штурвалу матроса Серова, — распорядился капитан.
— Он ведь новичок, Сергей Петрович, — встревожился помощник, — опыта еще нет.
— Научим. У него десять классов, поймет. Главное — он не подвержен морской болезни.
— Хорошо, будет сделано, — сказал штурман. — Я прослежу за Серовым сам.
Все ушли. В штурвальной рубке остались рулевой Юсуп Шалаев, весь слившийся со штурвалом, и капитан, чуть сгорбившийся, с руками, заложенными за спину.
Трудный рейс. Тревожная ночь.
Высокий лоб капитана в глубоких застывших морщинах. Лицо осунулось, широкий подбородок резко заострился, добродушная ямочка на нем исчезла.
Кипит море. Нос корабля то резко вздыбится вверх, то исчезнет в белой пене волн.
Капитан достал трубку, набил ее табаком, но, не разжигая, положил ее обратно в карман. Долгим и тревожным взглядом он впился туда, в острый конец узкой серой шел и, между водой и небом.
— Надо менять курс, — подумал он вслух. Широкие плечи Юсупа заметно вздрогнули, красные от напряжения руки готовно застыли на штурвале.
Капитан сам подошел к штурвалу и легонько потеснил рулевого.
— Дайте, я сам…
…Теплоход будто споткнулся. Наружная стенка левого борта вздрогнула и загудела от удара. Корабль круто завалился набок, потом резко клюнул носом. Под кормой дико завывали обнажившиеся винты. Матросы одновременно заваливаются в своих кроватях, судорожно хватаясь за края заградительных щитков.
Снова корабль, гудя обшивкой, неловко, почти боком вползает на волну и сваливается вниз. При падении корабля вниз у многих нехорошо сосет под ложечкой. Геннадий этого чувства не ощущает, и ему легче. Но и он тревожно отзывается на каждый удар волны. Только стекло иллюминатора и несколько сантиметров железа отделяют их от миллионов тонн сумасшедшей воды. В каюте полумрак. Матросы в полузабытьи. И Геннадий тоже хочет забыться, чтобы не считать долгих предутренних минут, но уснуть он не может. Все вспоминаются тихие пристани Леногорска, твердая земля и цветы по всему берегу. Потом те цветы в руках девушки.
В коридоре слышны чьи-то шаги. Все ближе. Вот они остановились у каюты. Кто-то переступил порог. Уверенная рука стала шарить, ища выключатель. Брызнул свет. Лампочка качалась, и яркий круг от нее метался от одной кровати к другой. Разбуженный светом, застонал Антон Сахно.
Геннадий свесил голову. В дверях стоял боцман.
— Вставай, парень, на вахту надо.
— Моя вахта еще не скоро, — отозвался Геннадий. Он еще думал хоть немного уснуть.
— Точно, не твоя. Теперь твоя вахта у штурвала.
— Я, — изумился Геннадий, — у штурвала? Что-нибудь случилось?
Боцман подошел ближе, зашептал:
— Тонет шхуна «Заря», идем на помощь. Из штурвальных остался один Юсуп, вызывают тебя. Приказ капитана.
Геннадий забыл о вахте. В мозгу одно слово: «Тонут!» Он сам мог утонуть в любую минуту. Это тревожит. Но люди уже тонут, и это страшно.
— Тонет шхуна «Заря»! — почти кричит он на всю каюту.
Когда эти слова проникают в него еще глубже, он кричит еще громче:
— Это где радистом Зоя?
— Там не только Зоя, там большая команда, — все еще шепотом говорит боцман. — Бегом в рубку!
Боцман ушел. Геннадий увидел, как поднялась внизу взлохмаченная голова Антона. Голубые глаза белоруса глядели ясно, словно никогда и не были замутнены морской болезнью.
— Значит, тонет «Заря»? — переспрашивает он Геннадия и, не дожидаясь ответа, кричит на него:
— Да иди же ты на вахту, чертова головешка!
В мечущемся свете качающейся лампы видно, как подымаются от подушки головы и встревоженно смотрят на Геннадия, потом начинают вставать. Сергей оделся одновременно с Серовым.
— Схожу в машину. Может, нужно чего. — II первым вышел из каюты.
Когда уходил Геннадий, Антон крикнул ему вдогонку:
— Тебя сменять приду я.
Шхуна «Заря», ходившая в каботажном плавании, возвращалась с востока. Ветер дул небольшой, попутный. К вечеру он увеличился, резко переменился, стал задувать в борт. Команде прибавилось хлопот, но большой тревоги это не вызвало. Капитан Лазукин усилил вахты и ушел спать.
А ночью налетел шторм. Внезапность шторма и его сила встревожили вахтенного помощника, он решил разбудить капитана.
Человек еще не старый, но выросший в море, капитан Арсен Данилович Лазукин во сне почувствовал что-то неладное, быстро оделся и сам пришел в рубку.
— Что такое? — глухо спросил он, ни к кому прямо не обращаясь.
— Шторм свалился, и сильный! — немного поспешно и громко доложил вахтенный помощник.
Капитан не отозвался. Он смотрел, как рулевой, чуть сутулясь, стоял у штурвала и напряженно старался не сбиваться с курса.
Шторм был неожиданный. О нем не предупредили. Взглянув в растревоженное море, Арсен Данилович понял, что это надолго и шхуне будет трудно.
Он тут же распорядился сменить курс, чтобы уйти глубже в море.
Берег был и без того далек, совсем невидим. Но в шторм он опасен, и всякий порядочный моряк уйдет от него подальше. Идти теперь было труднее. Судну бы прибавить скорость — капитан промедлил до второй половины дня. Вскоре он убедился в своей ошибке, которую почти нельзя было поправить.
На шхуну надвигалась огромная волна, похожая на высокую гору из мутно-серого живого стекла. Она подняла «Зарю» и вознесла над морем. На гребне волны корпус шхуны подозрительно затрещал. За первой волной шла вторая, едва ли не большей высоты. Скатываясь с нее, «Заря» внезапно ударилась о грунт. В рубке, в машинном отделении, в кубрике остановились часы. Скрипнув, замолкла и машина.
Моря Восточной Арктики от берега на много верст мелководны. Медлительность капитана Лазукина привела к беде. Через несколько минут в рубку поступили сообщения: шхуна получила три пробоины, в корпус поступает вода.
— Пластыри! Заделать! — приказал капитан. — Пустить машину!
Сам стал у руля, отослав всех вниз.
Через полчаса боцман доложил, что пробоины заделаны, но механики еще возятся с машиной. Капитан скрипнул зубами. Поврежденный корабль, в шторм, без собственного хода — игрушка волн. Только после шторма шхуна может поставить паруса.
Пока возились с машиной, пришло то, чего боялся и капитан Лазукин, и бывалые матросы. «Зарю» снова стремительно подняло вверх и с еще большей силой ударило о грунт.
Убедившись в размерах новых повреждений, капитан отдал необходимые распоряжения. Потом вышел на палубу, оглядел посеревшее, все в водной пыли море, опустил голову и пошел, но не на мостик, а к радисту.
Испуганная Зоя сидела в рубке, готовая ко всему. Она боялась. А когда вошел капитан, ей стало легче.
— Давай сигналы бедствия! — приказал он и уселся рядом у стола на раздвижном матерчатом стуле.
Чтобы не показать своего волнения, она стала медленно готовиться к передаче.