Спасшиеся и на второй шлюпке тоже ничего не знали о судьбе капитана и радистки. Когда наконец разыскали вельбот и сняли людей, стало ясно, что с капитаном и радисткой случилось несчастье.
— Они должны были сесть с нами в вельбот, — сказал дрожащий от нервного озноба старший помощник капитана «Зари», совсем молодой моряк со свежим шрамом на щеке.
— Почему же не сели? — строго спросил Сергей Петрович, и его большие черные глаза стали злыми. Он знал, как много бывает трагедий на море, когда кто-нибудь из команды струсит и не дождется товарищей. Нет, он не мог простить первому помощнику, что тот ничего не знает о судьбе своего капитана.
— Капитан ушел снимать радиста, — ответил тот, еще более волнуясь оттого, что ему не верят. — В это время нас оторвало от борта и унесло в море.
— Они остались на шхуне?
— Да.
— Больше вы их не видели?
— Нет.
Мокрому помощнику капитана шхуны «Заря» было холодно стоять на пронизывающем ветру, но Сергей Петрович продолжал его допрашивать:
— Какие плавучие средства оставались на шхуне?
— Никаких, — уже заикаясь, ответил тот.
— Значит, они погибли?
— Возможно.
— Как же вы допустили гибель вашего капитана и радистки?
И, не дожидаясь ответа, распорядился:
— Отведите в каюту. Разберемся.
Сергей Петрович не верил молодому помощнику капитана Лазукина. Если бы тот хотел, он дождался бы капитана и радистку.
Вместе с тем у него была надежда, что и Лазукин и радистка выбросились за борт на каких-нибудь подручных плавучих средствах. И он распорядился продолжать поиски.
— Будем искать, пока не найдем капитана и радистку или не убедимся в их гибели!
Сознание приходило, уходило, возвращалось вновь. Когда оно возвращалось, Зоя думала, что надо приучить себя к волне. Волна — неизбежное зло. Но не она здесь главное. А что главное?
Поток воды хлестнул девушку. Зоя прижалась к доскам. Ноги всплыли, заболтались в воде, их потянуло с плота. Потом вода ушла, Зоя выплюнула попавшую в рот соленую горечь и продолжала думать.
«Главное сейчас здесь — она, Зоя, на своем плотике. Волне нужно утопить ее, а Зое обязательно нужно побороть море, выжить. Если не верить в это, можно сойти с ума. Ее задача важней. Рано или поздно море утихнет, и тогда Зоя посмеется над волнами.
Надо думать, чтобы занять себя мыслями. Ведь ей плавать в море не час и не сутки. Надо готовиться к худшему. Ее может унести далеко. Судам придется искать ее долго, может, даже после того, как утихнет шторм. Если не найдут корабли, сюда пошлют гидроплан».
Она стала смотреть в небо, ища в нем голубых просветов. Но небо серо, низко, плотно закрыто тучами, без единого разрыва.
Теперь это не испугало ее, скорее немного обрадовало. Ведь рядом с ней не только волны. Над ней небо, тучи, а за тучами солнце. Когда разорвутся тучи, солнце будет светить, а может, и обогреет. Хорошо бы определить, сколько времени прошло, как она в море?
Зоя попыталась собрать все в памяти и определиться во времени. Когда она покинула шхуну, еще было светло. Наверно, через полчаса она потеряла сознание. Так продолжалось несколько раз. Но потеря сознания в холодной воде не должна быть продолжительной. Сейчас тоже светло. Значит, идет еще первый день.
Через минуту она с ужасом убедилась, что ее расчеты рассыпались, как карточный домик. Сейчас еще начало августа, в море нет ночи.
Только тут она вспомнила о часах. Поднесла к глазам руку. Стрелки разрезали циферблат сверху вниз.
«Шесть часов! Шесть часов. Чего — утра или вечера? Ах, как хорошо, если бы ночи. Тогда можно точнее считать время».
Но она тут же отогнала от себя эту мысль. Как мучительно тянулись бы ночные часы в море.
Время! Как мало она раньше думала о нем. В ее жизни оно пробегало так быстро, что его часто не хватало. А сейчас оно лишнее, его некуда деть.
Впрочем, здесь, на ее плотике, время должно протекать так же, как и там, на земле или на корабле, у живых, занятых делами людей. Часы не должны тянуться, как сутки. Наоборот, сутки должны пробегать, как часы. Но там люди заняты делом, а она? И она тоже.
У нее сейчас большое, самое важное в жизни дело — продержаться до прихода кораблей. Значит, надо занять себя мыслями! Но где взять столько мыслей, чтобы их хватило на несколько суток.
Ничего, она найдет, она постарается. Ведь ею прожито не мало лет.
И она, как в кинотеатре, просматривает каждый день своей жизни. Главное, делать это не спеша. Можно по-новому оценить эти дни, может, даже поспорить с самой собой.
Так проходят часы. Но вот просмотрена яркая кинокартина в восемнадцати сериях — в восемнадцать ее юношеских лет. А что дальше? Но нет, она еще не обеднела мыслями. На это она богата. И она начинает вспоминать рассказы, которые она слышала от других.
Кажется, тише вой ветра и гул моря. Зоя как бы отключила от себя эти звуки.
Она вспомнила, что зимой летала в Москву, потом на юг. И мир перед ней сразу раздвинулся, стал во всем своем беспредельном величии. В этом огромном мире морские волны как бы сразу намного уменьшились и не так пугали.
Но ей нужно было не только мыслить. Ей надо было жить, жить здесь, на этом ненадежном плоту.
Что для этого надо? Прежде всего воды: не чаю, а простой холодной воды, стакан-другой. И еще бы кусок хлеба, обыкновенного, черного. Она бы съела его не сразу, а по кусочкам.
Без движения коченело тело. Зоя, насколько позволяли кольцо и ремень, передвигалась с одной половины своего плота на другую. Можно двигать ногами. Такие движения согревали, но и обессиливали ее. Наступило забытье. Действовал павловский закон торможения. Организм сам выключал всякую деятельность, чтобы не произошла катастрофа.
Очнувшись, Зоя второй раз глянула на часы. Равнодушные стрелки показывали девять. Неужели прошло только три часа? Но она тут же отвергла эту мысль.
Нет, конечно: прошло не три, а пятнадцать часов.
В море стало чуть светлее. Девушка глянула в небо. Теперь оно поднялось выше, хотя в нем не видно ни одного разрыва в тучах.
И вдруг с моря к тучам, оставляя черный след, метнулась ракета.
Зоя не поверила своим глазам. Но когда ее подняло на третью волну-,-в небо одна за другой поднялись еще две дымовые ракеты.
«Пришли!.. Товарищи!..» — крикнуло в ее мозгу, но губы не разжались. Потом она опустила голову, плотно прижала ее к доскам и тихо заплакала.
Она не могла подать никакого сигнала. Оставалось только ждать: увидят или пройдут мимо!
Зою нашли только через три часа.
Первым ее увидел капитан, теперь не сходивший с верхнего мостика. Здесь сильно качало, и при капитане стояли только боцман и Геннадий.
Капитан опустил бинокль, который до этого не отрывал от глаз, и облегченно вздохнул:
— Это они.
— На чем они держатся? — спросил боцман.
— Какой-то плот или большой ящик.
Сергей Петрович снова вскинул бинокль и с большим огорчением уточнил:
— Пока кто-то один, но где-нибудь близко и другой. Долго обшаривал в бинокль громоздящиеся, как горы, волны, но нигде не мог обнаружить ни одной заметной точки: кругом только вода.
Сухое лицо капитана помрачнело, капюшон плаща низко надвинулся на глаза.
— Иван Демидович, готовьте шлюпку, — приказал он боцману, — пойдете с Кривошеиным. Возьмите Серова.
Ветер слабел. Тучи поднимались выше, увеличивалась видимость, но внизу по-прежнему неистово ревело и дыбилось море.
У Геннадия заныло в груди, когда он посмотрел вниз, в этот грохот и безумную ярость волн.
Капитан заметил его тревогу и продолжал, обращаясь к боцману:
— Обязательно возьмите Серова, в шлюпке только он один вынесет эту качку.
Это была похвала. Капитан сейчас верил ему, надеялся на него. В груди Геннадия потеплело, сердце стало биться ровнее.