Они шагали бок о бок. В молчании. Марк был смущен, ужасно смущен.
В отеле он сразу направился в бар. Портье кинул на мальчика явно неодобрительный взгляд. Будь он один, его, разумеется, просто не впустили бы.
— Виски?
— Нет, я спиртного не пью.
— Соку?
— Не знаю…
Бармен ждал, а Марк нервничал.
— Что же вам тогда?
— Видите ли, обычно я, — голос прозвучал неуверенно, — я пью только молоко. А здесь, по-моему… но если вам угодно… я просто подумал, — голос его перешел в несвязное бормотание, — вот если бы сандвич.
— Ну конечно же.
У Марка сжалось сердце. Оказывается, мальчик голоден.
Через минуту бармен нодал виски для Марка, стакан молока и тарелку с сандвичами.
Мальчик обвел взглядом бар.
— Странно, что я здесь!
— Вы никогда в баре не были?
— Не в том дело… Словно я вернулся к прежней жизни.
— Вы жили в отеле?
— Да, в родительском отеле.
— Они держали отель?
— Нет. Не поэтому…
Тарелка опустела.
— Хотите еще сандвичей?
— Нет, спасибо.
Марк позвал гарсона.
— Еще сандвичей.
— Мне ужасно неприятно… что вы обо мне можете подумать?
— Ничего, кроме того, что вы голодны. Я, знаете ли, привык. У меня три сына.
— A-а, у вас сыновья… И вы женаты?
— Ясно, женат.
— И не разведены?
Марк вздрогнул.
— А почему это я должен разводиться?
— Не знаю, просто подумал…
— Что подумали?
— Вы здесь один… И потом, все, кого я знал раньше, обязательно разводятся.
— Как видите, я не развелся.
— Тогда почему же вы так со мной милы? — Потом вдруг выпалил одним духом: — Вы, очевидно, хотите, чтобы я поднялся к вам в номер?
Марк удивился:
— Ко мне в номер? Это еще зачем?
— Ну, я думал…
Марк побагровел и, не сдержавшись, крикнул:
— Что вы думали?
— Сам не знаю, но раз вы заказали мне столько сандвичей, ну я и подумал…
Оказывается, всего лишь юный педерастик! Мальчик безусловно красивый. Как Марк не сообразил раньше. Надо же быть таким дураком.
— Старичков заманиваешь?
Ответ прозвучал почти как крик:
— Никогда в жизни!..
Сомневаться в его искренности не приходилось.
— Тогда почему же?
— Сегодня я ничего не ел. Нет ни гроша. А парни мне говорили…
— Что тебе твои парни говорили?
— Что бывают такие типы… В сущности, это ни к чему не обязывает. Плоть — дело последнее… Лучше тело продавить, чем душу, разве не так? Буржуи — они ничего не понимают. — И устало добавил: — И ничего-то это не меняет. Мир полон слов. Только слов. И всегда одних и тех же: деньги, секс. А здесь по крайней мере молчишь. Это же гораздо лучше.
…Разочарованный? Рассерженный? Марк продолжал:
— Значит, ты решил… И ты бы согласился?
При этой мысли ему стало не по себе.
— Я же вам объяснил. Большое вам спасибо, скажите, что я могу для вас сделать?
— Дружки у тебя есть?
— А как же…
— Можно с ними повидаться?
Мальчик сразу окаменел.
— У нас не зоопарк, чего вы от них хотите? По всему видно, что вам они вовсе не интересны.
— А просто поговорить с ними нельзя?
— Вот именно нельзя. Мы и приехали сюда, чтобы быть подальше от таких типов, как вы. Поэтому, сами понимаете…
— А что ты подразумеваешь под такими типами, как я?
— Ну… буржуа… Кстати, что вы здесь делаете? Чем занимаетесь? Шпионите за кем?
— Нет, я не шпион, я журналист.
— Будто журналист лучше шпиона. Хороша же ваша пресса. Только за деньги пишут… Сами понимаете, что парни, которые автостопом прибыли сюда из Берлина, Парижа, Стокгольма… а то и откуда подальше, приехали не для того, чтобы с журналистами встречаться! От журналистов мы в первую очередь и бежим. Сплошная сволочь!
Он поднялся с места.
— Но мы-то вдвоем все-таки можем поговорить…
— Нет, я приехал сюда молчать и не собираюсь нарушать молчание ради беседы с магнитофоном.
— У меня никакого магнитофона нет.
— Есть, только в голове. Впрочем, так оно и должно быть, ведь вам за это платят.
— Значит, больше не увидимся? Так?
— Ну, если встретимся, тогда, пожалуй… Ладно! Чао! И спасибо вам. С виду вы человек порядочный, но, если таким делом занимаетесь, вы, конечно, не лучше всех прочих.
Мальчик ушел, и Марк остался в одиночестве. Он кликнул бармена и потребовал счет.
Человек порядочный… Который не лучше всех прочих. Но, если вдуматься… Разумеется, если бы он мог, он выбрал бы себе иной путь. В молодости, как и все юноши, он тоже мечтал… Конечно, мечталось и о славе… но он взял и женился. Молодым. В те времена брак в буржуазных условиях требовал немедленной оседлости; пошли дети, и, значит, нужны стали деньги, потянуло на семейный уют, а там и пошло… Словом, попал в зубчатую передачу… Разве этого избежишь и как? Дельфина… вечно на нее ссылаться, вечно ею себя оправдывать. Зубчатая передача и ловушка, откуда не выберешься. Слава… Правда, оставался талант. Как журналист он бы еще мог сбежать, но как человеку это ему не подходило. Еще вчера ему мерещилась в воображении тихая домашняя заводь, новая жизнь у семейного очага, куда нет доступа посторонним. А сейчас ему хотелось иного — убежать куда глаза глядят, начать все сначала. Неужели он уступит этому бредовому порыву? Где же его правда? Как до нее докопаться? Почему он — человек взрослый — с трудом разбирается в собственных потаенных желаниях? В силу непостоянства? Он даже поморщился: до того неприятно прозвучало это слово. Однако не может же человек хотеть сегодня одного, а завтра совсем другого? Кто возьмется это утверждать? Ясно, он обязан сделать выбор, упорствовать в своем выборе, но, как видно, выдержка не самая сильная его сторона.