Выбрать главу

Они шагали бок о бок. В молчании. Марк был смущен, ужасно смущен.

В отеле он сразу направился в бар. Портье кинул на мальчика явно неодобрительный взгляд. Будь он один, его, разумеется, просто не впустили бы.

— Виски?

— Нет, я спиртного не пью.

— Соку?

— Не знаю…

Бармен ждал, а Марк нервничал.

— Что же вам тогда?

— Видите ли, обычно я, — голос прозвучал неуверенно, — я пью только молоко. А здесь, по-моему… но если вам угодно… я просто подумал, — голос его перешел в несвязное бормотание, — вот если бы сандвич.

— Ну конечно же.

У Марка сжалось сердце. Оказывается, мальчик голоден.

Через минуту бармен нодал виски для Марка, стакан молока и тарелку с сандвичами.

Мальчик обвел взглядом бар.

— Странно, что я здесь!

— Вы никогда в баре не были?

— Не в том дело… Словно я вернулся к прежней жизни.

— Вы жили в отеле?

— Да, в родительском отеле.

— Они держали отель?

— Нет. Не поэтому…

Тарелка опустела.

— Хотите еще сандвичей?

— Нет, спасибо.

Марк позвал гарсона.

— Еще сандвичей.

— Мне ужасно неприятно… что вы обо мне можете подумать?

— Ничего, кроме того, что вы голодны. Я, знаете ли, привык. У меня три сына.

— A-а, у вас сыновья… И вы женаты?

— Ясно, женат.

— И не разведены?

Марк вздрогнул.

— А почему это я должен разводиться?

— Не знаю, просто подумал…

— Что подумали?

— Вы здесь один… И потом, все, кого я знал раньше, обязательно разводятся.

— Как видите, я не развелся.

— Тогда почему же вы так со мной милы? — Потом вдруг выпалил одним духом: — Вы, очевидно, хотите, чтобы я поднялся к вам в номер?

Марк удивился:

— Ко мне в номер? Это еще зачем?

— Ну, я думал…

Марк побагровел и, не сдержавшись, крикнул:

— Что вы думали?

— Сам не знаю, но раз вы заказали мне столько сандвичей, ну я и подумал…

Оказывается, всего лишь юный педерастик! Мальчик безусловно красивый. Как Марк не сообразил раньше. Надо же быть таким дураком.

— Старичков заманиваешь?

Ответ прозвучал почти как крик:

— Никогда в жизни!..

Сомневаться в его искренности не приходилось.

— Тогда почему же?

— Сегодня я ничего не ел. Нет ни гроша. А парни мне говорили…

— Что тебе твои парни говорили?

— Что бывают такие типы… В сущности, это ни к чему не обязывает. Плоть — дело последнее… Лучше тело продавить, чем душу, разве не так? Буржуи — они ничего не понимают. — И устало добавил: — И ничего-то это не меняет. Мир полон слов. Только слов. И всегда одних и тех же: деньги, секс. А здесь по крайней мере молчишь. Это же гораздо лучше.

…Разочарованный? Рассерженный? Марк продолжал:

— Значит, ты решил… И ты бы согласился?

При этой мысли ему стало не по себе.

— Я же вам объяснил. Большое вам спасибо, скажите, что я могу для вас сделать?

— Дружки у тебя есть?

— А как же…

— Можно с ними повидаться?

Мальчик сразу окаменел.

— У нас не зоопарк, чего вы от них хотите? По всему видно, что вам они вовсе не интересны.

— А просто поговорить с ними нельзя?

— Вот именно нельзя. Мы и приехали сюда, чтобы быть подальше от таких типов, как вы. Поэтому, сами понимаете…

— А что ты подразумеваешь под такими типами, как я?

— Ну… буржуа… Кстати, что вы здесь делаете? Чем занимаетесь? Шпионите за кем?

— Нет, я не шпион, я журналист.

— Будто журналист лучше шпиона. Хороша же ваша пресса. Только за деньги пишут… Сами понимаете, что парни, которые автостопом прибыли сюда из Берлина, Парижа, Стокгольма… а то и откуда подальше, приехали не для того, чтобы с журналистами встречаться! От журналистов мы в первую очередь и бежим. Сплошная сволочь!

Он поднялся с места.

— Но мы-то вдвоем все-таки можем поговорить…

— Нет, я приехал сюда молчать и не собираюсь нарушать молчание ради беседы с магнитофоном.

— У меня никакого магнитофона нет.

— Есть, только в голове. Впрочем, так оно и должно быть, ведь вам за это платят.

— Значит, больше не увидимся? Так?

— Ну, если встретимся, тогда, пожалуй… Ладно! Чао! И спасибо вам. С виду вы человек порядочный, но, если таким делом занимаетесь, вы, конечно, не лучше всех прочих.

Мальчик ушел, и Марк остался в одиночестве. Он кликнул бармена и потребовал счет.

Человек порядочный… Который не лучше всех прочих. Но, если вдуматься… Разумеется, если бы он мог, он выбрал бы себе иной путь. В молодости, как и все юноши, он тоже мечтал… Конечно, мечталось и о славе… но он взял и женился. Молодым. В те времена брак в буржуазных условиях требовал немедленной оседлости; пошли дети, и, значит, нужны стали деньги, потянуло на семейный уют, а там и пошло… Словом, попал в зубчатую передачу… Разве этого избежишь и как? Дельфина… вечно на нее ссылаться, вечно ею себя оправдывать. Зубчатая передача и ловушка, откуда не выберешься. Слава… Правда, оставался талант. Как журналист он бы еще мог сбежать, но как человеку это ему не подходило. Еще вчера ему мерещилась в воображении тихая домашняя заводь, новая жизнь у семейного очага, куда нет доступа посторонним. А сейчас ему хотелось иного — убежать куда глаза глядят, начать все сначала. Неужели он уступит этому бредовому порыву? Где же его правда? Как до нее докопаться? Почему он — человек взрослый — с трудом разбирается в собственных потаенных желаниях? В силу непостоянства? Он даже поморщился: до того неприятно прозвучало это слово. Однако не может же человек хотеть сегодня одного, а завтра совсем другого? Кто возьмется это утверждать? Ясно, он обязан сделать выбор, упорствовать в своем выборе, но, как видно, выдержка не самая сильная его сторона.