— Послушай, Матье, хватит. Наизусть все твои истории знаем.
— А он не знает. Можешь катиться к чертовой бабушке.
И снова повернулся к Марку:
— Нет, правда? У вас есть свободное время? Если я вам надоел, можете тоже уходить. Чего же проще!
— И впрямь нет ничего проще. Остаюсь.
— Вот видишь, а ему интересно.
— Я же тебя предупреждал, Матье, он журналист.
— Если бы даже не предупреждал, я все равно бы догадался. Что я дурак, что ли? Но мне это безразлично. Пусть он журналист, разжурналист, я говорю то, что хочу говорить. Мне скрывать нечего.
Он снова обратился к Марку:
— Разве родители… да и все прочие… достаточно подкованы, чтобы нас судить, критиковать, именно они, которые довели нас своей трусостью до бунта?
— Ну ладно… Болтаешь, болтаешь…
— Дай договорить! Что они предлагают нам в качестве идеала? Монету, вечно монету. А про любовь к ближнему они и не слыхали. Не понимают, что это такое. Общность интересов… Вроде бы думают об этом. Только они, видите ли, не готовы… А когда они будут готовы? Да никогда. От них только одного можно ждать — материальной заботы. А ведь я о лучших говорю! Впрочем, заметьте, что не одни только старики сволочь. Возьмите хотя бы моего брата или сестру. Ведь это они подговорили меня уехать. Строили разные планы, меня вовлекали… «Чтобы тебя не засосало», по их собственному выражению. Я в семье самый младший. Сначала я кобенился. Но потом они меня уговорили. А сами остались в Париже. Преспокойно. Трусы. Заметьте, я вовсе их ни в чем не упрекаю, но презираю за то, что они меня предали. Впрочем, это в конце концов их дело.
— А что же вас окончательно подвигнуло?
— Вы удивитесь: разговор с одним другом.
Нет, Марк отнюдь не удивился. А мальчик заговорил снова:
— В свое время я весьма и весьма интересовался чужим мнением, а теперь мне безразлично. Мне на все плевать. Единственно важно, что я думаю. Вот она настоящая свобода, разве нет?
Его простодушный взгляд восхищал Марка, однако он был не так уверен, что свобода веет оттуда, откуда ждет ее Матье. С каким-то странным волнением он смотрел на этого пылкого юношу, взыскующего невозможного. И совсем забыл, что журналисту при таких обстоятельствах следовало бы… Но сейчас он начисто не чувствовал себя журналистом. Он даже, не отдавая себе в этом отчета, просто входил в чужую жизнь.
Наконец он рискнул спросить:
— А как наркотики?
— Наркотики? Все только одно и заладили. И сами не знают, что это такое. Даже вы, господин журналист. Чего вы на меня так уставились? Я правду говорю, все-то вы путаете. Да и другие тоже. Одни курят, а другие колются. Это совершенно различные вещи.
— А разве курить — это не значит прибегать к наркотикам?
— Нет…
В голосе его прозвучала даже нотка жалости. Вот уж подлинно невинен, как младенец.
— Прибегать к наркотикам — это значит колоться: вот это уже серьезно. А курить опиум или марихуану вполне нормально.
Было ясно, что он сам презирает «наркоманов», хотя не признается себе в этом даже в душе.
— С наркоманами мне не по пути, вот и все, — добавил он. — Хотя я их не осуждаю.
Марк решил переменить тему разговора.
— А вы здесь работаете?
Матье удивленно уставился на гостя, как будто тот задал ему дурацкий вопрос.
— Работаю? Конечно, нет… Да и что бы я стал делать? Профессии у меня нет, да если бы и была, это ничего бы не изменило. Я ведь студент. Я готовлюсь… вернее — готовился получить диплом по психологии.
— Как же вы тогда живете?
— Как видите.
— Я имел в виду деньги…
Тут же Марку показалось, что он затронул опасную или, во всяком случае, щекотливую тему.