А они со всеми их обязанностями и проблемами не доросли еще до семейных трудностей, лежавших на плечах взрослых. Дети не привыкли видеть в таком свете своих родителей. Согласие, веселье, сплоченность. Неужели только фасад? Кто без зазрения совести осмелился разрушить миф, за которым до сегодняшнего дня так уютно укрывался каждый? Нет, и впрямь слишком они были доверчивы. Верили старшим. Те, кто выбрал бунт, выбрали правильный путь. Бывало, что у этих троих мальчиков тоже случались свои часы бунта, но никогда случайный бунт не переходил в постоянный.
«Конечно, родителей любишь, но верить в то, что близость с ними возможна, значит, обманывать себя. Мы разные — что бы мы ни делали, как бы ни старались. И теперь они уже не могут нам помочь. В былые времена родители передавали детям свой жизненный опыт, а сейчас — чему сейчас могут они нас научить, разве что ужасу, который сами испытывают перед миром, ставшим им чужим? Знания их устарели, а того, что нам следовало бы от них перенять, у них самих нет. Они, бедняги, полностью безоружны, не надо пенять им за то, что они уже больше не способны вести нас за собой».
Даниэль предпочел бы жить в более упорядоченном мире, где каждому нашлось бы подходящее место.
«А ведь это не шутки перестать уважать родителей, таких, какие они есть в действительности, то есть людей слабых, еще более слабых, чем молодежь, потому что ей хоть позволено надеяться на будущее».
Даниэль не мог отделаться от смутного чувства стыда. Как бы ему хотелось безоглядно уважать тех, кого он любил.
«У старших поколений тоже было свое старшее поколение. Как же им повезло! Наши родители, подобно иммигрантам, живут в сегодняшнем времени, как в чужой стране. И подумать только, еще находятся такие, что смеют утверждать, будто нам все дается слишком легко. Действительно легко… Особенно теперь, когда мы предоставлены сами себе и не у кого попросить защиты. Общение… но на него и надеяться нечего! Мы отреклись. Но пусть тогда нам предоставят возможность жить, существовать, пусть взрослые не вмешиваются в наши дела, коль скоро они сами безоружны. Нам их опыт ни к чему — нам приходится начинать все с нуля».
Давид, казалось, услышал мысли старшего брата, потому что заговорил как раз в эту минуту.
— Я лично вполне понимаю хиппи. Тех, кто пускается в путь. Тех, что говорят: «Нет!»
— Хиппи — порождение прошлого. Больше того, они устарели, так как отрицают прогресс. Называют себя революционерами, а сами воскресили легенду о прирожденной доброте. Но я не верю, что общество — это «плотоядный цветок».
— Ты, Даниэль, типичный буржуа, правда, буржуа просвещенный, но все-таки настоящий буржуа. Ты дорожишь своим добром, вот почему ты веришь в общество.
— Скажи уж прямо, что я скупец.
— Ну не совсем, однако тебе нравится владеть чем-либо.
— Просто мне нравится известная форма перманентности.
— Тебе необходима прочность.
— Какая прочность? Что ты под этим подразумеваешь?
— Ты боишься будущего, ну и ищешь защиты. Надежного окружения.
— Эфемерное действительно меня не влечет.
— К чему в этом мире, где все беспрерывно обновляется, иметь любые ценности, которые завтра же будут обесценены, выйдут из моды?..
— Да брось ты свою моду. Я лично за качество, против новинок.
— А я вот не желаю быть пленником вещей, они должны мне служить — в этом их единственное назначение.
— Ты за цивилизацию. А твои друзья хиппи как раз такую и отрицают.
— Во-первых, хиппи не мои друзья, а во-вторых, я нахожу в их рассуждениях зерно мудрости.
— Давай поговорим серьезно. Скажи, Давид, что мы можем сделать для Дени? Стоит сообщить родителям?
— Родителям… на них мы рассчитывать не можем. Они далеко…
— Папа работает, это вполне нормально.
— Пускай, а она? — В голосе его прозвучала злоба. Он продолжал: — Они ничего не знают, ничего нам не дают. Почему мы обязаны их уважать? Им плевать на наше уважение.
Даниэль задумался.
— Авторитет — это не так-то плохо, прочное устройство.
— Может, о наследстве поговоришь?
— Конечно, о наследстве интеллектуальном, моральном. Впрочем, и о другом тоже… Что за лжестыдливость.
— Чудесно! Тебе бы следовало родиться при Луи-Филиппе, там бы ты был на месте.
— А пока, что мы можем сделать для Дени?
— Дени и без нас выкрутится. Его сегодня вызывали к следователю. Я видел повестку. А нам он ничего не сказал.
— Я имею в виду родителей: сообщить им или нет?
— А к чему? Они далеко… Все пошло прахом… Пусть догнивает, — И добавил оскорбленным тоном: — Они там небось с хиппи встречались.