Марк чуть не опустил глаза под ее прямодушным взглядом.
— Что же, в сущности, ты намерена делать?
— Я сказала: подумать. Как ты, так и я.
— И для этих самых раздумий ты и приехала сюда?
— Нет. Хотела узнать, на каком мы с тобой свете.
— И официально сообщить, что наставила мне рога!
— Нельзя ли без вульгарных выражений?
— Я просто выражаю словами то, что ты так красноречиво, но беспощадно описывала. — И, помолчав, сказал: — Неужели ты не понимаешь, какой жестокий удар ты мне нанесла?
Дельфина недоверчиво слушала мужа.
— Короче, ты готов был бросить верную жену, но не жену изменившую… тут еще нужно подумать. Я-то об этом не подумала. Напротив, хотела облегчить тебе разрыв. А раз так проще, то пусть тебя не мучает совесть.
— Прошу тебя, без этих шуток. Дело идет о нашей жизни. А это серьезно. С чувствами не играют.
— А кто тебе предлагает играть? Ты сам превращаешь, увы, слишком обычную ситуацию в водевиль какой-то.
Мало-помалу Дельфине стало ясно, что она все равно выбрала бы именно эту тактику, если бы заранее решила «отобрать» мужа. Такого рода хитрости были не в ее стиле, но подсознательно она с редкостным искусством провела сложную операцию. И в то же самое время ее охватывала печаль о том, чего не было, но быть могло бы. Она уже начинала любить этого австрийского графа. Нежный, любящий друг. А также восхитительный любовник. Ей представились зимние вечера в замке, огромный камин, где потрескивают поленья. Одно плохо, она не знала, где эта самая Солонь. И не сумела бы точно указать ее местонахождение на карте.
И ей уже представилось, как она уйдет из дома. Как воспримут это мальчики? Она перетревожилась так, будто ее небылица стала былью. Ей-богу, она с ума сходит!
Марк тяжело поднялся со стула.
— Прости меня, я должен пройтись.
— Пожалуйста.
— Мне необходимо походить… Я должен привыкнуть. Для меня все это так неожиданно. Любовник… И я должен смириться с этой мыслью, откровенно говоря, я не совсем тебе верю, уж очень все это странно.
— Странно? Ты так на самом деле думаешь?
— Применительно к тому представлению, какое у меня было о тебе, — это странно. Я считал тебя не похожей на других… на всех других. Почему? Несомненно, из гордости, коль скоро ты была моей женой.
Дельфина еле удержалась, чтобы не броситься ему на шею, сказать, что все это она насочиняла… но, нет, еще рано — лучше попозже! Возможно, нынче вечером. Она заметила только:
— Я и сейчас еще твоя жена.
— Никогда не следует считать себя каким-то исключением, наверняка ошибешься. Мужчины, женщины, все сволочи. Никому от этого не уйти. Ну, пока.
— Ты вернешься?
— Ясно, вернусь, я не собираюсь ночевать под открытым небом или у женщины. Сейчас мне не до баб… И успокойся, руки я тоже на себя не наложу.
Он вышел.
Как же ей выбраться из этого осиного гнезда? Как сказать Марку, что она наврала? Но почему теперь он обязан ей верить? Ведь если даже она будет клясться, что выдумала от корки до корки весь этот роман, она и тогда, возможно, солжет? Что привести себе в оправдание? Как объяснить ему столь неожиданный поворот, мысли? И как выбрать наиболее подходящую минуту, чтобы облегчить душу, потому что рано или поздно придется ему во всем признаться. И все-таки этот обаятельный австрийский граф станет отныне частью ее жизни. Сладостное убежище в те вечера, когда она почувствует себя особенно ранимой.
Ночь выдалась ледяная. Дул резкий ветер. Еще издали Марк заметил развевающийся плащ. Тоже еще встреча! Теперь уже видно было лицо, насмешливая ухмылка. Ален с трудом вытащил из-под плаща руку.
— Вы один?
— Как видите.
— Можно с вами?
— Как вам будет угодно.
С минуту они шагали бок о бок. В молчании.
— Вы что-то не слишком красноречивы.
— У меня неприятности.
— У вас?
— А что тут такого?
— К вам же супруга приехала.
— Ну и что?
— Надеюсь, я вам ничего худого не сделал?
— Вы — нет.
— Однако мы перестали встречаться.
— Возможно…
— Это потому, что ваша жена здесь?
— Не вмешивайте, пожалуйста, мою жену…
— Вы же сами уверяли, что даже в Париже ничего не изменится, что мы останемся друзьями. А достаточно было ей приехать, и сразу все разладилось. Но заметьте, я и не верил вашим обещаниям.
— Оставьте меня, Ален, мне не по себе. — И почти шепотом докончил: — Я несчастлив.
— Несчастливы, вы? Вы, взрослый мужчина?
— А вы воображаете, что только молодые могут быть несчастны?
— В какой-то мере да. Молодые и дети. А взрослые — народ рассудительный, по большей части. И потом они привыкли.