Профессор услышал, как паренек добивался у толстяка:
— Вы, наверное, что-нибудь знаете? Знаете, да?
Толстяк молча полез короткой пятерней за очередной охапкой ирисок, словно и это не относилось к нему.
— Может, у вас каждое слово на деньги? Может, по гривеннику, да? — сказал паренек, сердясь.
Толстяк смотрел перед собой и жевал равномерно ириски, точно колбасу. Ну, прямо оглох человек.
— Получайте, — сказал паренек, горько усмехнувшись, и протянул монетку.
Толстяк, не глядя, взял ее, сунул в карман и буркнул, даже не повернув головы:
— Я ничего не знаю.
И тогда паренек заметил Профессора и в отчаянии спросил:
— А вы? Вы что-нибудь знаете?
— Кое-что, — загадочно произнес Профессор на всякий случай. — А что предлагаете вы?
— А мне все равно. Я тут в первый раз. Думал, здесь лошади дрессированные, как в цирке, — легко сообщил паренек, найдя покровителя.
— Тогда ставим на пятого. Гони полтинник, — скомандовал Профессор.
— Да чего мелочиться?
Паренек вытащил из-за пазухи ворох десяток. Деньги сухо, по-стрекозьи, зашуршали.
— Я играю по пятьдесят копеек, — пояснил Профессор.
— Не будем считаться. Я два года трубил на Чукотке, — загулял паренек, пытаясь всучить весь ворох Профессору.
«Вот с кем бы сыграть на Лебедку и Компостера», — мелькнула мысль, но Профессор с негодованием погасил ее.
А вслух строго сказал:
— Бумажки убери. И гони полтинник.
Они поставили на рыжего, и Профессор повел паренька на лестницу. Отсюда, с двадцатой ступеньки, он уже в течение многих лет следил за ходом заезда. Тут толкали локтями в бок, наступали на ноги, но Профессор терпел, потому что первый ипподромный выигрыш когда-то застал его на этом самом месте и будто бы навсегда пригвоздил к двадцатой ступеньке. А традиции на Бегах считались фундаментом, на котором воздвигался успех. Профессор это знал и радовался, что ему еще повезло. Другим приходилось ждать на скользких перилах, от начала заезда до его конца.
Рыжий жеребец прибежал только четвертым, принеся Профессору привычное чувство проигрыша. А паренек вздохнул с облегчением. Он готовился к светопреставлению, к тому, что рухнут трибуны и померкнет белый свет. А тут и всего-то… Жив, здоров.
— Вот оно что. Вот она какая, значит, механика, — задумчиво произнес паренек и широко улыбнулся. — Ну, а теперь я сумею и сам. Спасибо за ученье, дядя!
Паренек выгреб из кармана десятки и направился в кассовый зал.
— Погоди. Шел бы ты домой, а? — предложил ему Профессор неожиданно для себя.
— А мне здесь нравится, я играть желаю, — ответил паренек, тоже удивляясь совету Профессора, и удалился в зал.
Тем временем заиграла музыка и на дорожке появились участники восьмого заезда. Взгляд Профессора сам, помимо его воли, потянулся к низкорослой вороной лошадке, обозначенной цифрой шесть. Это и была Лебедка.
Профессор отвел глаза. «Кляча, ей богу, кляча», — сказал он себе. Но некий плюгавенький старикашка набрал побольше воздуха в слабую грудь, потратив на это две-три минуты, и сказал веселясь:
— Эй, Профессор! А ты поставь на Лебедку. Возьми и поставь. А то и с Компостером вместе.
И поделом было вредному старикашке: он едва не задохнулся, истратив весь жалкий запас кислорода. Но своего-то он достиг, старый шут. Уж на что каждый был занят своим, так нет же — все вокруг засмеялись.
— А что Лебедка и Компостер? Ничего себе жеребята, — сказал Профессор, защищаясь, как будто уже в самом деле поставил на них.
— Тогда почему бы вам их не сыграть? Банк сорвете а-афигеннейший! На всю тотошку один билет! — спросил молодой, но уже лысый остряк и подмигнул окружающим.
— Еще бы, такая комбинация получается раз в сто лет, — добавил кто-то, стоявший за спиной.
«А ведь и правда, — спохватился Профессор. — Потом все равно нечего будет ждать».
Они растревожили беса, которого он уже было унял, раскочегарили его. Профессор решительно направился в кассовый зал и, протянув в окошко последний рубль, твердо, но так, чтобы не слышали лишние, произнес:
— Шесть — девять!
Нет, он уже не боялся насмешек. Он опасался, как бы какой соглядатай, подсмотрев его комбинацию, тоже не доставил на Лебедку и Компостера.