— Очень образно! — похвалила Маша. — Передает настроение. И откуда у тебя берется такое? — Она бережно потрогала его темя. — Только, по-моему, это больше подходит для финала. Представляешь, было какое-то столпотворение, шум, и после затихшей драмы на… Где происходит действие?
— На стройке, — сказал Иванов, подумав.
— …и после затихшей драмы на стройке, ты заканчиваешь так: «А из открытых окон нового дома доносились звуки рояля». Впечатляет?
Иванову было все равно, где встанет строчка, в начало или финал, у него самого она вызывала отвращение, поэтому он не стал спорить.
— Если ты так считаешь.
— Не я так считаю. Ты сам должен это увидеть.
— Я постараюсь, — уныло пообещал Иванов.
— Родненький! — спохватилась Маша. — Это все, что ты сделал за целый вечер? Как сие понимать. Иванов? Дома тебе мешала мама, а что препятствует здесь?
— Никак не соберусь с мыслями. Она шебуршится, вздыхает. Будто за спиной, — пожаловался Иванов.
Маша навострила уши, даже выглянула в коридор.
— Выдумываешь! Она у себя. Тебе лень работать? Так и скажи. И не морочь мне голову.
— Ну и что, что у себя?! Я слышу, как у нее молотит сердце! — в отчаянии закричал Иванов.
— Безобразие, она думает только о себе! Сейчас я с ней поговорю! — пригрозила Маша и решительно направилась к двери.
— А что ты ей скажешь? Не смейте страдать?
Не ведающая сомнений Маша остановилась на половине дороги и с несвойственной ей плаксивой интонацией залопотала:
— А как быть? Надо же ее как-то утихомирить?
— Иначе она тронется умом, — добавил Иванов и поднялся из-за стола. — Где наши карты?
— Ты хочешь?.. Но кроме, как в дурака?.. — Дальше у нее не хватило слов.
— Не боги обжигают горшки. Авось что-нибудь соображу.
— Ты прав! — подхватила Маша, снова становясь собой. — Коль это препятствует работе, значит, это следует устранить. Любой ценой!.. Я пойду с тобой!
— Лучше мне одному, — возразил Иванов. — Я буду стесняться тебя.
— Пожалуй, да, — сказала Маша, подумав. — Управишься сам. И не особенно мудрствуй. Старуха темна, всему поверит!
Соседку он нашел на кухне. Она что-то жарила, но, видать, сегодня у нее все валилось из рук — в квартире пронзительно пахло горелым.
— Так и быть, я погадаю, — сказал Иванов и с треском пролистнул большим пальцем колоду потертых, но еще упругих карт.
Старуха молчала, — не верила своим ушам.
— Ну, ну, красивая, и еще, можно сказать, молодая, приглашайте в гости! Карты — не телевизор. Но я, медиум, пробьюсь сквозь бурный эфир к полярному Певеку и расскажу про вашего сына! Эх, дальняя дорога и казенный дом! Чавелы!
«Сейчас бы для куража граммов сто пятьдесят!» — подумал непьющий Иванов.
— Бриллиантовая! Бесценная! Позолоти ручку, положи получку! — выкрикнул Иванов, накручивая себя безалкогольным способом. — Ну что же вы? Могу и передумать! Я капризный!
— Сейчас, сейчас, — очнувшись, засуетилась соседка, выключила газ и повела Иванова к себе.
Из комнаты Ивановых в приоткрытую дверь выглядывала Маша, она беззвучно что-то произнесла, энергично открывая рот. По движению ее губ Иванов расшифровал вопрос: «ну что?» — и поднял сжатый кулак, мол, жди с победой.
— Вперед, как танк! — шепотом напутствовала жена.
Соседка распахнула дверь, точно ворота, будто Иванов был величиной и правда с танк и мог застрять ненароком, она вошла в комнату и встала на манер привратника, пока Иванов не переехал через порог.
— Простите, ваше имя-отчество? — осведомился Иванов, оглядывая чистенькую аккуратную комнату с мебелью — сверстницей доледникового сундука.
— Анна Семеновна я. Пузакова. А все меня Нюрой зовут, Как молодой в ветбольницу пришла… санитаркой… так и прозвали: Нюра да Нюра. Все.
— Кошки и собаки тоже? — пошутил Иванов, стараясь создать непринужденную рабочую обстановку.
— Они же не говорят? По-нашему? — насторожилась старуха.
«Черт, так можно, провалиться, выйти из доверия, еще не начав», — одернул себя Иванов.
— Я имел в виду специально обученных животных, — солгал он, выкручиваясь. — Ну-с, баб Нюра, где мы займемся нашим делом?
— А стол разве не гож? — забеспокоилась баба Нюра и разгладила на столешнице и без того ровную, без единой морщинки белую скатерть.
— Гож! Гож! — поспешил Иванов исправить оплошность. («Мог бы догадаться сам».) И перешел в атаку:
— А вот это убрать! — Иванов требовательно указал на вазу с аляповатой синтетической розой, украшавшей стол.