Девушка чуть подалась в его сторону, но он вовремя спохватился — анекдот не для девиц.
— Забыл. Потом как-нибудь.
Линяев повернул в сторону санатория. Аллея круто повела в гору. Ноги гудели от усталости.
На верхней площадке ему преградили путь.
— Не пущу, Юрий Степанович! Только через мой труп.
Моложавый завитой мужчина картинно раскинул руки. Еще в день приезда Линяев угадал в нем массовика. По завивке.
— Юрий Степанович! Вы самый веселый человек на южном побережье — и вдруг уезжаете! Завтра ведь новый танец! Я пропаду без вас! Зачем только главный врач вас отпускает?
— А что оставалось делать главному врачу после вчерашнего скандала? — Линяев усмехнулся.
— Но я вас не пущу! — твердо заверил массовик.
— Спартак Иванович, а сказка о колобке? Помните? — улыбнулся Линяев. — Я от лечащего врача ушел. Я от главного врача ушел и от вас как-нибудь уйду.
— Но я лиса.
— Нет, лиса не вы. Если на то пошло — вы из другой сказки. Вы козлик.
— А кто волки? — забеспокоился массовик.
— Ваши кудри. Погубят вас.
Массовик протянул вслед руки, символически удерживая Линяева. С этим долговязым тридцатишестилетним мужчиной он был, как у Христа за пазухой. Линяев каждый вечер веселил его подопечных. А вот массовик делать этого не умел.
Линяев обернулся.
— Вы красили стены в клубе?
— Ну, я. А что?
— Превосходно! Настоящее искусство!
— Еще бы! Это надо уметь. Приезжало начальство из самой Ялты. Смотрело. После этого меня и назначили. «Иди, — говорят, — командуй, развлекай. Ты в искусстве дока».
— Не слушайте! Бросьте мячики! Возьмите кисти! Такие стены тоже вещь. Жить веселее. Ей-богу!
Массовик тоскливо вздохнул: стены-то стенами, а маляр — не интеллигенция.
— Подумайте!
Линяев шел мимо циклопических глыб зеленого диорита. Мимо голубых елей. Видно, природа была одержима поэзией, когда трудилась над голубой елью.
Здесь ему бороться сложней. Быть в этом раю — значит признать себя побежденным. Враг его лют и коварен.
Вначале он уничтожил его жену. А потом тайком принялся за него. Произошло это на фронте.
Он без царапины прошел в 1941 году от Белостока до Москвы. В него стреляли. Крушили гранатами. Его брали в артиллерийскую вилку. Однажды осколок снаряда начисто срезал каблук. Затем пуля снайпера продырявила флягу. То, что пролетало хотя бы на сантиметр от него, считать было некогда. Но весной сорок второго года он трое суток безвылазно провел в окопе, залитом ледяной водой. Тут-то болезнь и проникла в легкие. Его отправили в тыл. Ему бы путевку в Крым, но в тамошних лечебницах сидели фашисты.
Потом было поздно. Врачи уже не могли помочь.
Что положение безвыходно, от него скрыли. Он догадался об этом сам. И решил бороться. Ему дано право жить, и он воспользуется им до конца. Прежде всего не думать о болезни. Он обычный здоровый человек. Думать о ней — значит признать ее существование законным.
И он сразу объявил ее вне закона, лишив даже названия. Ибо название юридически подтверждает ее существование. И уж когда без названия никак нельзя было обойтись, он называл ее так: «оно». То есть без роду и племени.
Он будет жить. И загвоздка не в простом физиологическом стремлении быть живым. Дело в том, что у него слишком много скопилось забот. Одна из них — телезритель Лопатин. Телезритель Лопатин не хочет смотреть передачи об искусстве. Ему хватает мороки в своей конторе, он не желает, чтобы и по вечерам ему забивали голову разными Мусоргскими и Репиными. Он бомбит редакцию истошными письмами. Ему давай кинокомедию «Волга-Волга» или что-то в этом роде. Лопатин не понимает искусства и поэтому не любит его. А он, Линяев, в свою очередь готовит скучные, неубедительные передачи. Значит, он не имеет права засунуть руки в карманы и спокойно убраться из сего бренного мира, бросив Лопатина в этаком жалком виде.
Надо забыть болезнь — и баста! Но для этого надо уехать отсюда.
Главный врач санатория вначале не давал разрешения на отъезд. Линяев каждый день ходил и доказывал необходимость отъезда. Вчера он опять ругался с ним. В кабинете стоял тарарам. Влетевший в окно весенний шмель оглох и молча убрался из кабинета. Под занавес главный врач распалился до того, что принялся говорить глупости:
— Сдохнете, обязательно заявлюсь на похороны! Отпуск возьму! Не пожалею денег на самолет! Прихвачу бутылку муската. Знаете мускат «Красный камень»?!
Линяев не остался в долгу.