— Коль вы догадались сразу, значит, не занятость или попросту лень причины вашего странного, на мой взгляд, проступка. Выходит, ваше поведение вполне осознано, — сказал Федосов удовлетворенно.
— И что он пишет? Лопатин?
— А вот что!
На этот раз Лопатин не требовал развлечений, он напоминал о той роли, какую играют письма трудящихся в строительстве светлого будущего. «Но товарищ Линяев против этой политики, — обвинял Лопатин. — Боязнь, что он или подкупленные им работники студии перехватят это письмо, вынудили меня, уважаемый товарищ Федосов, в отчаянии послать этот крик сердца на Ваш домашний адрес».
— Вы что, и впрямь рвете его письма? — живо спросил Федосов, едва покончив с читкой.
— Обещал рвать. Но, к сожалению, не хватает смелости. Храню в папке. Все шесть писем. Единственное, что до сих пор выполняю: не ответил ни на одно из них, — пояснил Линяев.
— Юрий Степанович, а ведь вы обязаны. Лопатин, конечно, нафантазировал, но в главном телезритель прав: ни одно письмо, из присланных к нам, на студию, не должно быть оставлено без ответа. Таков порядок! Разве он вам неизвестен?
— Порядок, но не глупость, — возразил Линяев и рассказал о своем посещении Лопатина.
— И все-таки порядок — это закон. Мы не можем из-за одной-единственной частности компрометировать идею. Вы должны Лопатину ответить. На все шесть писем! — бесстрастно приказал Федосов.
— Геннадий Петрович, я не стану отвечать. Я не участвую в этом балагане, — твердо отказался Линяев. — За шестым он пришлет седьмое, десятое… сотое письмо!
Федосов задумался и вдруг покладисто сказал:
— Ладно, переписку с Лопатиным я возьму на себя. Дело это поправимое. А вот у директора вопрос к вам гораздо посерьезней. Он что-нибудь говорил? Нет? Я так и думал. Это к нашему мужскому.
Выйдя из кабинета главного редактора, он пересек приемную.
— Семен Демьянович занят! — предупредила Аврора.
— Я по личному, — ответил Линяев.
— Юрий Степанович… да погодите же!
Аврора заслонила бы дверь своей высокой звенящей кубачами грудью, да с правой ноги чудом слетела туфля. Пока она втискивала слегка распухшую ступню в узкую «лодочку», Линяев вошел к директору.
Она сказала правду: у Семена Демьяновича сидели коллеги из молодежной редакции. Линяев пристроился на стуле возле дверей и терпеливо дождался своего — наконец, они остались вдвоем, он и директор.
— Ну-с, Юрий Степанович, с чем пожаловали? — жизнерадостно осведомился директор.
— Принес голову на вашу плаху, — сказал Линяев, перебираясь поближе к директорскому столу. — Говорят, я натворил что-то ужасное. Все знают, кроме меня. Обидно! Но если виновен, положу. — И он склонил голову на край стола.
— Юрий Степанович, как-нибудь потом. Сейчас мне в аппаратную, на тракт, — засуетился директор.
— До тракта сорок минут. Сорок две, — уточнил Линяев, взглянул на свои часы.
— Хорошо… то есть ничего хорошего… Я же Федосова просил: не говорить, пока не разберемся, — пожаловался директор. — Но, впрочем, рано или поздно… В общем, был неприятный сигнал. Звонили из Предгорного района. В общем, там на вас кровная обида. Выбрал, мол, кочетовский колхоз, растормошил людей, пообещал сделать о них передачу, а снял другой клуб да еще в соседнем районе, то есть извечных конкурентов. Вот, собственно, и вся история, — закончил директор, пряча глаза.
— Семен Демьянович, это не криминал. Сие наше право: тот клуб снимать или этот. И в районе не дети, чтоб не понимать истины, простой, как выеденное яйцо. — Линяев усмехнулся. — Но, может, я сдирал с председателя взятку? За показ? И председатель с благородным негодованием выставил меня за дверь? После чего, алчный, я вместе со своей шайкой сбежал в соседний район. И непременно под прикрытием ночи. Сюжет таков?
— Вас троих задержали, как браконьеров. А вы с Черниным и вовсе не имели охотничьих билетов.
— И ружей, — невинно вставил Линяев.
— Знаю. — Директор вздохнул. — Я говорил с твоими сообщниками. А дальше почти по твоему сюжету. Вы давили на кочетковские власти, требовали замять скандал. Ну, а когда у вас ничего не вышло, действительно под покровом ночи…
— Уж очень он рассчитывал на эту передачу. Смотрите: газета критикует, а я на самом деле бескорыстный покровитель искусств.
— Но и сделал он, признаться, немало. Клуб… Стадион… Бассейн, вот говорят. И районное руководство ценит его… Может, вам не следовало уж так строго? — предположил директор.
— Следовало! Это не культура! Это издевательство над культурой. Он и репертуар-то составляет единолично. Дадим хлеба сверх плана, разрешу поставить «Вишневый сад». Нет, будете у меня играть одноактные пьесы. До нового урожая!