Каждый из отъезжающих выказал желание сходить за шофером. Ритуал грозил принять форму нескончаемого кругообращения. Поэтому на поиски отправился Линяев. Он обнаружил искомое в просмотровом зале. Вася, раскрыв рот, смотрел детские мультфильмы. Линяев вытянул его за рукав.
После проводов началось великое звонение.
Первым позвонил редактор выпуска.
— Завтра твоя передача об Элюаре. Не сорвешь?
— Окстись! Отшлифована до блеска. Ведущая на «ять», пальчики оближешь!
— Кто такая?
— Новая звезда драмтеатра! Народная артистка Удмуртской АССР или еще что-то в этом роде.
Запершило в горле. Линяев едва успел прокашляться.
Второй звонила Алина.
— Линяев? — спросила она.
Он уловил в трубке ее легкое дыхание и заволновался.
— Я!
— Все в порядке, милый?
— Что ты имеешь в виду?
— Твое особое ответственное задание.
— Ах да! В порядке, спасибо!
— Вечером жду.
— Вечером я дежурю. Заболел Петров. Я дежурю вместо него.
— Досадно…
— Алина!..
— Что ты сказал? Повтори! Я слышала только имя.
Он молчал. Ему достаточно было произнести ее имя.
— Повтори, что ты еще сказал?
Он произнес ее имя, и оно включало в себя больше смысла, чем сотни слов. После него не стоило открывать рот. Все, что бы он ни произнес дальше, было бы бледным и никчемным. Пусть она поймет это.
Алина вздохнула.
— А завтра занята я. Опять выезд. Тоже день отсрочки!
— Позвони послезавтра. Целую!
— Ты говоришь из автомата?
Он беспокоился за нее. Он еще ничего не решил и поэтому берег ее репутацию. Алина хмыкнула.
— Я выгнала заведующего. Он бродит за дверью. Но я могу повторить и при нем. Хочешь?
— Пока нет. Целую!
Он не мог уйти от мыслей. Страус и тот приспособлен лучше. Он бы засунул голову в ящик письменного стола или хотя бы в корзину для мусора, и продержался бы какое-то время на иллюзиях. Ему — человеку — нужно решать.
Снова зазвонил телефон. Линяев снял трубку. В трубке кто-то квакал.
— Вы лягушка?
Опять кваканье. «Разыгрывают ребята», — усмехнулся Линяев.
— Заколдованная царевна набивается в дикторы? Ну-ну, поквакайте. Бородавки у вас в наличии? Без бородавок не берем. Имейте в виду.
Кря-кря! Стук. И мужской голос:
— Я супруг Изабеллы Филипповны. Она только что говорила с вами.
Линяев вспотел. Изабелла Филипповна — народная артистка и ведущая в передаче об Элюаре. Та самая, что на «ять».
— Извините!
— Нет, нет! Это вы ее извините. Она не придет на передачу. Она простудила горло. Как вы сами поняли… вернее, не поняли…
— Вы с ума сошли! — возмутился Линяев. — Передача объявлена на завтра! Что же делать прикажете?
— Приказываю отнестись стоически. Жизнь полна казусов, — философски заметил супруг Изабеллы Филипповны и положил трубку.
Линяев в бессильном гневе смотрел на телефон. В черной сверкающей поверхности вытянулось и перекосилось его лицо. Такую традиционную форму принимает физиономия каждого редактора, когда срывается его передача.
Случаи срыва передач наблюдались в каждой редакции. Есть причины, с которыми ничего не поделаешь. Поахает начальство и заменит передачу. Любой редактор сейчас бы пошел к директору: «Так и так, причины объективные». Любой редактор, но только не он. О нем тогда кто-нибудь скажет в курилке, выпуская клубы дыма:
— Сдает наш Юрий Степанович, сдает бедолага!
Там же, в курилке, найдется и защита. Но фраза уже будет произнесена. Она зачеркнет его усилия быть, как все. Право считать себя здоровым ему дается труднее, чем другим.
Поэтому он должен спасти передачу. Он найдет актрису, которая выучит текст за оставшуюся ночь.
Линяев прогрохотал вместе с трамваем до центра. На каждой остановке трамвай распускал нижнюю губу и шипел отдуваясь. «Но-но, голубчик, — мысленно подбадривал его Линяев, — но-но, допотопное страшилище!» На поворотах трамвай натужно визжал, вытаскивая громоздкое, неуклюжее тело.
В театр он угодил в разгар репетиции. Актеры его знали давно. Его жена была актрисой этого театра. Сам он в бытность студентом подрабатывал здесь же в качестве рабочего сцены.
— Шагает телевизионная башня! Ишь, переставляет свои металлические конструкции! — возвестили в крайней гримерной.