Я промолчал. Жадно ловил каждое его слово. Его взгляд снова потух.
— К тому же вы, наверное, бросили пить. После такого урока, — сказал он равнодушно. — Хотя… Зипунов уставился на мое лицо и раздул, принюхиваясь, ноздри, но тут же оставил это занятие, я был ему безразличен.
— Надеюсь у вас все, — утвердительно пробормотал падший хирург и, не прощаясь, ушел в свой подъезд.
«Ты свободен! — известил я себя. — Ты сам себе хозяин! Теперь ты можешь уехать куда пожелает душа, и там никто ничего не будет знать, начнешь жизнь словно заново. Ступай, скажи это Николаю. Пусть для молодежных дерзаний поищет кого-нибудь еще. А я, мол, тю-тю».
И я, точно и вовсе спятил, отправился на студию, где мне совсем уж не следовало казать нос, «под газом». Но, поди же, сумел взгромоздить свою тушу на бетонный забор и с грохотом, стоном рухнул на зады студийной территории, за гаражом, едва не пришиб мальчонку, гонявшего футбольный мяч. Малыш, сын нашей буфетчицы, изумленно разинул рот. Я шепнул:
— Тсс… Я играю.
— В «будто вы только проснулись»? — живо подхватил мальчик.
— С чего ты взял?
— У вас на голове перья! — пояснил он, ликуя. — От подушки!
Я махнул ладонью по темени, к ногам полетел серый тополиный пух. Все-таки мы с Зипуновым жили под единым небом.
— Молодец, мальчик!
Я, пригибаясь, стараясь ужаться в размерах, пересек рысью голый асфальтовый двор, отделявший меня от здания студии, юркнул, если это понятие сообразуется с моей массой, в двери черного хода, а там, хоронясь за каждым выступом, точно герой приключенческого фильма, пробрался узкой лестницей на второй этаж.
Мне повезло, пока я путешествовал, рабочий день истек, и студийный народ разбежался по домам, остались те, кто занят в вечерних передачах. Я крался мимо редакционных комнат, опасаясь попасть оставшимся на глаза, но двери, словно застывшие часовые, охраняли безлюдье. И только за одной слышались голоса, видно, главный редактор наставлял дежурного редактора. Я бегом, на цыпочках, выжимая из паркета почти зубовный скрежет, преодолел опасную зону и, повернув за угол, очутился перед распахнутой дверью. Она вела в аппаратную. Здесь тоже не было ни души. Но экраны мониторов жили, голубовато светились, на одном из них вихрастый помощник режиссера усаживал за столик актера, элегантно одетого мужчину с грубоватым лицом. Звук был отключен, и вихрастый, и выступающий беззвучно шевелили губами. Я приблизился к пульту, подо мной за стеклянной стеной сияла огнями большая студия. Внизу, у правой стены, Николай что-то втолковывал приме областного драмтеатра Мурашовой, размахивал руками и, кого-то изображая, привстал на носки. Тут же у камеры возился оператор.
Я перевел на пульте тумблер связи, и в аппаратную ворвался возбужденный голос Николая:
— Она как бы над всеми… Представляешь?.. Горизонт для нее как бы отодвинут дальше… Понимаешь?.. В отличие от них она видит завтрашний день… Не говорит, но видит далеко вперед! — Он снова привстал и взглянул из-под ладони в воображаемое будущее. — Теперь ты согласна?
— Ах, Коленька, не видит она ни вот столько. Всего лишь баба. Как все, — капризно протянула актриса.
— Не понимаешь, — изнеможенно произнес Николай. — Ну что с тобой делать?
— Жениться, — сказала Мурашова, и видимый мне ее большой черный глаз весело блеснул.
— Я? На тебе? — растерялся Николай.
Наш несгибаемый отважный режиссер боялся женщин, жаждущих вступить в брак, и боялся панически, до полной потери чувства юмора. В каждой из них Николаю мнилась угроза его творческой свободе. Супружеские узы он воспринимал буквально, как узы, и до сих пор ходил холостым. Когда я, возражая, расписал свою семейную жизнь с Тосей, он отмахнулся: «Ты — исключение». «Но счастливо большинство», — сказал я. «Они тоже исключение», — заупрямился Николай. «А закономерность, выходит, ждет лишь тебя, одного?» — спросил я, не скрывая иронии. «Выходит, одного», — грустно подтвердил Николай… Его боязнь стала на студии анекдотом, поэтому реплика примы вызвала оживление у всех, кто репетировал с Николаем. Повернули головы и заулыбались помреж и актер, снял наушники оператор, откуда-то выползли осветители.
— А почему бы и нет? Почему бы тебе не жениться на мне? Мы с тобой прямо-таки созданы друг для друга! — безжалостно сыграла актриса.
— Но я не намерен жениться, — начал отбиваться Николай, и на губах его вдруг выплыла счастливая улыбка. — Да и у тебя есть муж. Наташ? Ты что? Забыла? Какая ты смешная!
— Что тут смешного? Рушится семья! Я теперь разведусь. Ты мне нравишься больше. Умен. По-своему красив. И режиссер. Пусть даже телевизионный. Что еще нужно актрисе?