— А что же вы? Полезли в воду? Снимайте доспехи и вперед! Солнцу и ветру навстречу.
— Мне нельзя, по здоровью. И потом мне не жарко. Мне все равно, — сказала Наташа.
Вид у нее был в самом деле болезненный. И одета она тепло — в темно-синее платье из шерсти. Мы только теперь обратили на это внимание.
Мне стало неловко за то, что мое тело исполнено сил. Будто я обокрал ее. Я подошел к воде, потрогал ногой, осторожно забрел в воду по пояс и, решившись, лег на грудь, поплыл неторопливо.
Поныряв на середине пруда, я вернулся к берегу, вынес свои сто кило из воды и смахнул с них капли полотенцем.
— Ты умеешь стойку на руках? — спросил Андрюша.
Когда-то я умел и на одной. В бытность чемпионом города в парной акробатике. Город, куда я приехал на практику, был небольшим, на соревнованиях набралось всего семь пар, и к тому же я был силовым, то есть, главное делал мой напарник вверху, а мне оставалась роль прочного фундамента. Все же я умел кое-что и при случае мог бы блеснуть. Но это было раньше. Теперь я стал тяжелым, громоздким и пробовать вряд ли стоило, причем на глазах у людей. Стойка бы вышла, но зрелище было б не то, и за это не к чему браться. В акробатике главное — легкость, как будто все пустяк — любое движение. Но когда трясутся руки, а лицо налито кровью, это вызывает жалость. Так я и сказал Андрюше.
— Наташа любит акробатику. Смотреть, конечно. Как первенство, она там. Ни одного еще не пропустила, — пояснил Андрюша.
— Но это бывает редко. Это же не футбол, — добавила Наташа.
— Может, сделаешь стойку? Хотя бы разок? — не унимался Андрей.
— Возраст не тот, — сказал я и разлегся рядом с Женей.
Та закрыла глаза, сладко дремала.
— Тогда я попробую сам. Правда, я умею только на голове и то ногами к стенке, но все же посмотрим, — сказал Андрюша и резво вскочил на ноги.
— Не позорься. Все равно не выйдет, — лениво протянула Женя, не поднимая смеженных ресниц.
— В самом деле. Может, не стоит? Я ведь просто так. Только пришлось к слову, — отступила Наташа.
— Сказано — сделано! — с этим кличем Андрюша, словно бросился с головой в пучину, упер руки в песок, оттолкнулся ногами от матушки Земли и, поболтав в воздухе желтыми пятками, позорно осел на четвереньки.
— И все-таки будет сделано, — упрямо повторил Андрюша и снова уперся руками в песок.
На этот раз он рухнул на спину, грохнулся к соседям на одеяло, смешал все карты.
— Извините, — простонал Андрюша, потирая ушибленный крестец.
Но игроки истолковали его невольное вмешательство по-своему. Они сочли за знамение свыше.
— Вот видишь? Еще когда я говорил: доставай бутылку. А ты все считаешь — рано. Теперь ты сам убедился, насколько я был прав, — заявил один другому, глядя на бутылку, которая лежала на солнцепеке.
Андрюша сел на одеяло. У него был сконфуженный вид. Женя приоткрыла глаза, посмотрела на мужа и скорбно вздохнула.
— Но все равно вы очень ловкий. И будь побольше места, неизвестно, чем бы кончилась ваша затея. Может, у вас вышло бы как надо, — возразила Наташа с казенной улыбкой.
Она была причиной его авантюры и, как вполне воспитанная девушка, должна была сказать что-то любезное, отплатить как бы. И сказала. Но он это принял за чистую монету.
— Вы думаете? — обрадовался Андрей и, поощренный комплиментом, взобрался к мальчишкам на самодельный трамплин из глины и оттуда плюхнулся в воду. А Наташа следила за ним с дежурной улыбкой. Он перехватил ее взгляд и стал выкаблучиваться из всей мочи. Наташа поглядывала на его проделки приличия ради, а он, бедолага, относил это на счет обаяния своего.
Потом он полез в воду и, бешено работая руками и головой, поплыл через пруд. А я остался с Наташей наедине. Женя в счет не шла. Она блаженствовала под солнцем, она отдавалась ему каждой клеткой прекрасного тела, но это был удивительно целомудренный акт, как зачатие от некоего голубя. Словом, ей было не до нас, события не касались Жени.
Мне давно уже не было так скучно, уныло, я извелся от тоски, пока мы сидели с Наташей вдвоем. Ее нудные, будто вынужденные реплики наводили смертельную тоску, а принужденная улыбка вызывала ощущение, похожее на оскомину. Вернее, то, как она растягивала губы, считать улыбкой можно было только с большими оговорками. Это была уксусная гримаса, не иначе, и вот он, уксус, и действовал на мои зубы.
Я замолчал, но ее это не задело. Она безразлично посматривала по сторонам, словно ее окружали сплошь неодушевленные предметы. Теперь я понял, почему Андрей убрался в воду. Он изнемог, иссяк и сбежал подальше, сплавив Наташу мне. Но я не оправдал его надежды. Видит бог, у меня не вышло.