— Здорово, — сказал Андрюша, хотя это был самый банальный погреб, такой имелся у каждого хозяина в поселке.
— Это что, — обрадовалась польщенная женщина. — Сейчас мы посмотрим на вишни.
И вишни были обычные. Сколько мы ни щупали жестковатые листья, ничего не нашли такого, что выходит за рамки природы: рядовые листья, отливающие зеленым глянцем, и все.
— Чудеса! Еще такого не видел, — откровенно соврал Андрюша.
Он вышел далеко за пределы, в которых порядочный гость льстит хозяевам. И делал он это сознательно. Сомнений не было ни у кого, за исключением доверчивой хозяйки.
Женей овладело беспокойство — в здравом ли он уме, ее муженек? Но тот отвел глаза, и тогда она посмотрела на меня. А я и сам еще не понимал, к чему Андрюша клонит, и только пожал плечами в ответ.
Затем на очереди оказался красный металлический гараж. Держаться там без противогаза было безумием, но художник как ни в чем не бывало пел «Красную розочку», копаясь в ящике с гайками. Пел он так, точно во рту у него сидел мохнатый шмель.
— Мо́лодежь пришла, — удовлетворенно отметил художник и снова зажужжал себе под нос.
Мы вылетели наружу, задыхаясь, — бензиновый воздух был предельно плотен.
— Фантастика! — воскликнул Андрюша, старательно пряча глаза, и лицо женщины-гнома стало самодовольным.
От гаража мы взяли вглубь и пошли вдоль тыльной ограды. Справа по борту нависал мрачнейший забор, а по его гребню был натянут провод.
— Тут живет Зарытьев, — сообщила Женя.
— Беспокойный хозяин, — нейтрально отметила женщина-гном.
— Если говорить по чести, вы достойны лучших соседей, — запротестовал Андрей и прибавил: — Я уважаю, конечно, скромность, но…
В собственно даче он просто изошел, когда мы тянулись затылок в затылок из комнаты в комнату, минуя громоздкие и полированные доказательства семейного расцвета.
Украшением гостиной служил дряхлый старик в новеньких скрипящих туфлях большого размера. Его здесь держали в качестве семейной реликвии. Он поднялся из плетеного кресла и сделал несколько шагов навстречу. Туфли его пронзительно заскрипели.
— Вы совсем еще молоды, прямо богатырь, — сказал ему Андрюша.
А затем он покатился совсем, окончательно потерял голову.
— Удивительно и бесподобно! Но самое приятное место здесь, где гамак, — многозначительно намекнул он Наташе, едва наш круг замкнулся возле гамака.
Наташа по-прежнему болталась между сосен, пока мы совершали обход.
Женя открыла рот, но ничего не сказала и просидела остальное время, зловеще помалкивая.
Он же ломился напролом, лез из кожи на своем пеньке, изысканностью манер превзошел цирковых артистов, вышедших «на комплимент», сверлил Натащу взглядом и даже пытался пересесть на гамак, но из этого ничего не вышло.
— Он не выдержит, оборвется, — сказала Наташа замогильным голосом.
Стрелы, которые он пускал беспрерывно, проходили сквозь сердце бесплотной Наташи, не оставляя следа. Тогда он удвоил усилия, вконец ошалел.
— Держитесь, Наташа. А мы посмотрим с Женей, как он сядет в лужу, этот донжуан, — сказал я, еще надеясь, что Андрюша шутит и только лишь заходит далеко.
Андрюша сделал паузу, глотая слюну в пересохшей глотке, я тут же вклинился, и это сказал, пока не поздно. Но бесполезное усилие, я только выжал кислую улыбку из Наташи, да получил от Андрея укоризненный взгляд. А Женя мрачно усмехнулась, она ждала, когда настанет час расплаты и муж предстанет перед ее судом.
И ее час наступил, когда мы вышли на улицу, Жене не терпелось, не хватало сил донести до дому свой карающий меч. Она дергала мужа, делала знаки, стараясь увести его в сторону и расправиться с ним наедине, на пустынной улице. Андрюша не поддавался, цепко держал меня под руку, не отступая. Но рано или поздно это случиться должно было, на участке я свернул к себе, оставив их вдвоем.
— Ну? — спросила Женя.
— Ты же знаешь: я люблю тебя, и о чем тут речь, — торопливо заладил Андрюша.
— Да-а? — протянула она, словно провела по скрипке смычком.
Это все, что я нечаянно услышал, шагая по тропинке. Было темно, тьма скрывала их фигуры. Только порой доносилось их бормотание. Его временами покрывал бодрый неусыпный голос с платформы: «Внимание, идет поезд», — затем отдаленно гремели вагоны. Женя еще долго выясняла отношения с мужем. Их неразборчивый говор прерывался поцелуями. А вокруг пахли ночные цветы, бередя неясные чувства. Чего-то хотелось, того, что уже когда-то было или еще не было.
Наступила ночь. Голос с платформы пролетел над поселком в последний раз, и сразу ударили ружья Зарытьева, точно с крепостной стены.