Она… кокетничала и, даю голову на отсечение, делала это умело, играла голосом, глазами… А будь у меня, как у Змея-Горыныча, целая обойма голов, я бы мог поклясться и второй. Ее флирт задел меня за живое. Поначалу мне польстил образ морского богатыря, а затем покоробил — да что там! — унизил двойник в пижаме. Я и сам не терплю пижамы… А я-то считал, будто уже стал глухим к женским чарам.
— Я имела в виду вас, сказав тогда про акробатов. Вот, подумала, настоящий нижний. Ловкий и силач. Но Андрюша принял на собственный счет, — пояснила Наташа, и ей снова стало смешно.
Она тоненько хихикнула раз-другой и прямо-таки зашлась от смеха, согнулась пополам, схватилась за живот, точно от колик. Я ждал, когда у нее кончится этот приступ.
— Но он-то старался ради вашего блага. Он любит жену, это бесспорно. Но тут подвернулись вы со своей бедой, даже сменили старую дачу на эту, приехали сюда, конечно же, неспроста. И Андрюша хотел вам помочь. Он думал, любовь вас спасет. Ведь в самом деле у вас было несчастье? В этом-то он не ошибся? — спросил я, едва она утихла.
— В самом деле. Во всяком случае, нам так казалось. Мы с мамой пошли на рентген, и врачиха в белом чепце нас ошарашила. У вас, говорит, на легких очажки. И это перепугало всех. Мы думали — конец. Вдобавок на старой даче было сыро, а здесь песок и сосны. Тогда мы махнули сюда. Словом, была несусветная паника… И чем бы он помог?.. Бедняга!
Затем последовал третий тур веселья. Я снова ждал, когда она утихнет, потом сказал:
— Может, это и в самом деле смешно. Со стороны. Но для него все скорей трагично. Ведь надо же, он решил, будто бы вы в него влюбились, вообразил бог знает что, а теперь у него большие неприятности в семье. Из-за вас — учтите это.
— Я лично ему повода не давала, — и она небрежно повела плечами. — Он сам затеял все это. Пусть и расхлебывает тоже сам. Да и как только ему могло прийти в голову: я влюбилась в него?! Какой абсурд! Ну представьте, о чем мне с ним говорить, если он не слышал, кто такой Матисс?!. Вот с вами мы бы нашли общую тему. — Она лукаво стрельнула глазами и спохватилась: — Я, конечно, уважаю ручной труд… Но он не в моем вкусе… ну и как мужчина.
— Но ему-то сие неизвестно. Он-то убежден в обратном. Андрюше кажется, будто он настолько неотразим, что у вас не было иного выхода, как влюбиться по уши, до гроба. Как еще там?.. Не смейтесь! Это свойственно многим мужчинам.
— Вам тоже? — спросила она с искренним любопытством.
— Мне нет.
— Говорить о себе вы не желаете никак! А мне совершенно не интересен Андрей. Ну и как нам быть дальше?
— Выручать Андрея! Он вам хотел помочь! Вам! Поймите же в конце концов! — я вбивал каждое слово в ее неблагодарный мозг.
— Что я должна сделать по-вашему? — спросила она капризно.
— Я его подготовлю. Ну, так, чтобы не сразу, не по голове обухом что ли. А потом за вами слово. Теперь спасайте вы. Ваша очередь. Скажите правду.
— А, вы об этом? Тогда все в порядке. Он ее знает, правду — вчера мы объяснились. А что с ним церемониться? И папа каждый раз хватается за шланг. А мама, сами понимаете, — сказала Наташа жалобно, наткнувшись на мой укоризненный взгляд.
— Оправдываетесь? И это уже кое-что. До свидания, — сказал я, начиная торопиться, и пошел на платформу.
— Учтите, вы сказали «до свидания». А это намек, — никак сегодня в нее вселился бес, наверстывая свое.
Я спешил, время подходило к вечеру, и еще немного — электричка привезет Андрюшу, которому нужен друг. Поэтому я шел навстречу другу.
Я должен молча дать ему понять, что мое плечо рядом с ним. Остальное он знает сам, ну то, что не так уж напрасно он заварил все это, если сумел расшевелить полумертвую девицу, и она показала свои белые зубы и ямочку на левой щеке — не сдержалась. Ради этого стоило стараться.
Я встретил его у выхода с платформы. Он брел сосредоточенный, устремленный во внутрь себя, как будто его разобрали по частям, а потом их перемешали — устроили винегрет и теперь он собирает себя по крупице, тщательно, к детали деталь.
Мы пожали руки, не сказав ни слова. Он еще приходил в себя, и ему необходимо время укрепиться. Я не мешал, шагал рядом, наступая на упругие сосновые шишки.
— Настрочили письмо в комитет комсомола. Разлагаюсь в быту, — вдруг сказал Андрюша мрачно.
— Но… — начал я, но он перебил.
— Невезучий я. Неудачник, — произнес он и замолк.
Мы прошли половину парка и тут повстречали женщину-гнома. Судя по пустой кошелке, она держала путь в гастроном, а нас угораздило попасться ей на дороге. Никто из нас не знал в смятении, что делать. Мы стояли первую минуту, переступая с ноги на ногу, все трое — Андрюша, я и она.